Битва в пути
Шрифт:
В задушевный час перед сном Даша в тревоге говорила Вере:
— Одного боюсь, уж очень я все на себя воспринимаю! Кто чего скажет, тому я сейчас же и доверяюсь.
Другой наперекор скажет, а я опять доверяюсь! Ну как с таким характером на руководящей работе?!
Через день у Даши был выходной, она нарядилась и отправилась с Верой на занятия балетного кружка. Проходя мимо завода, Даша сказала:
— Неспокойна к за Прасковью Ивановну. Новенькая, второй день у станка. Забегу поглядеть.
Она прошла в стержневое, постояла две минуты возле
— Тетенька Прасковья Ивановна, — жалобно сказала она пожилой полной стерженщице, — что же вы это делаете? Ведь это же сплошной, чистый брак!
Она накинула на свое нарядное платье фартук Прасковьи Ивановны и стала возле нее.
— Что меня затрудняло, то я вам сейчас первым долгом покажу.
Она горела желанием передать вновь приобретенные познания.
— Не так вы уминаете! Я тоже сперва все по краю давила. Вот как надо! Самое главное — набивайте плотнее! За это вас обработчики будут уважать до безграничности! — объясняла она с воодушевлением.
«Пора уж на кружок, да ведь как уйти? Как отойду, так погонит брак! — с огорчением подумала она. — Только вчера назначили меня на пост, а сегодня столько браку!» Ей вспомнились слова Сережи: «Соображать надо, а не воображать! Эх вы, горемыка!» Она вздохнула: «Нет, уж лучше постою возле нее, чем потом ходить в горемыках…».
Василий Васильевич мимоходом сказал им:
— Что это вы у станка спаровались, две новенькие?
— Чтоб ваши старые так обучали, как эта новенькая! — сказала Прасковья Ивановна. — Такая удалая девчонка попалась!
В полночь пришел Сережа.
— Кто, так выходит на работу? — строго сказал он Даше. — Ленты в косах, туфли на каблучках! Расфорсилась? Ведь у станка стоишь!
Даша тотчас почувствовала себя виноватой.
— Так ведь я выходная, — сказала она робко,
— Почему же ты ночью в цехе? — Так ведь я работаю…
— Ничего не понимаю! То ты выходная, то ты работаешь…
— Так ведь я как постовая… — окончательно смутилась Даша.
Когда Сережа понял, что она до полуночи простояла возле новенькой, чтобы не допустить брака на своем комсомольском посту, он тихо свистнул:
— Вот это комсомольская ответственность!
Сережа шел к выходу, а лупоглазенькая стерженщица стояла в памяти, как живой укор. «Почему мало таких в бригаде? Не сумел как надо поднять комсомольцев? Может, сам стал не такой, как надо?»
Даша не подозревала о тревоге, которую внесла в мысли начальника штаба. Она собиралась идти домой, когда Сугробин снова появился у ее станка.
— Устала, наверное? Пойдем, я тебя отзезу домой. Я на машине.
Машина, ожидавшая Сугробина, была маленькая, кургузенькая, невиданных очертаний.
— Самоделка! — объяснил он. — Мы с дедом сами собирали с бору да с сосенки. Смешная, а ходит что твой «ЗИМ».
Но Даша не находила ее смешной. Она впервые в жизни ехала в легковой машине. Она села рядом с Сугробиным, и машина помчалась по пустынным ночным улицам. Только что прошел дождь, и огни фонарей празднично отражались в мокром асфальте. Ночами к заводам усиленно гнали составы с грузами, и влажный ветер, врывающийся в кабину, пахнул паровозным дымом,
— Ты давно из колхоза?
— Два месяца.
— Нравится тебе? — Ах, очень!..
— Чугунолитейный нравится? — в голосе его слышалось удивление.
— Конечно, нравится.
— Чем?
— Всего много… металл течет густо, ровно сметана… Конвейры кружат… Автокарки трусят… Литье все чугунное, тяжеленное, и все, самое главное, для колхоза. — Она подумала и важно добавила: — И вообще ЧЛЦ в центре внимания.
Она вошла в комнату тихо, бесшумно разделась, юркнула к Веруше под одеяло и только тогда шепнула ей на ухо:
— Верунь!.. А Верунь! А ведь я приехала на легковой машине!
— На попутную подсадили?
— Нет. Меня знаешь кто привез? Меня Сережа Сугробин привез до дому на своей, на личной машине!
— Врешь! — сказала Веруша и села от неожиданности.
— Ей-богу, я не вру!
Веруша закивала в темноте головой:
— Ну, вот… Я тебе, Дашка, всегда говорила… С тобой обязательно должно что-нибудь такое случаться. Ведь и всего-то два месяца на заводе!..
На другой день на стенде в бюллетене комсомольской рейдовой бригады была отмечена работа постовой стержневого отделения ЧЛЦ Даши Лужковой. Проходя мимо стенда, Даша увидела главного инженера. Раньше он ходил в одиночку, шагал медленно, словно потерянный, а последнее время всегда был в гуще людей, ходить стал быстро и с таким занятым видом, что Даша не решалась поздороваться с ним. Впервые за много дней, увидев его в одиночестве, Даша со всех ног кинулась к нему. Подбежав, она оробела. Он повернулся и удивленно взглянул на нее.
— А ведь это про меня написано!.. — сказала Даша, сияя. — Ведь это я Лужкова.
— И чего выставляется? Чего выставляется? — прошептала девушка у стенда.
Но Бахирев посмотрел в счастливые глаза Даши и понял, что в чистосердечном ее порыве была лишь признательность к человеку, который помог ей. Разрумянившееся лицо ее говорило: «Вот, смотри, ведь недаром ты тогда подсобил мне».
— Я же сразу видел, что ты молодец, — сказал он. — Ты ведь у меня вроде крестницы! Не подведешь меня?
Даша зажмурилась и затрясла головой от горячего желания заверить:
— Ни-ког-да, товарищ главный инженер. Ни-ког-да!! Вечером она торопливо писала материй
«Цех наш вообще сейчас в центре внимания, и скора его будут перестраивать. За хорошую работу на посту меня уже повесили в бюллетене, а ночью, когда я дежурила, то домой меня вез на собственной машине Сережа Сугробин, который самый главный портрет в аллее почета. Василий Васильевич переменил обо мне свое мнение. А сам главный инженер, самый руководящий человек, не в дирекции, а на самом заводе, сказал, что я ему за крестницу и чтоб я его не подводила. И я его не подведу никогда!»