Битва за империю
Шрифт:
Эх, ножичек бы прихватить… изоляция крепкая, не рвется… А что, если пряжкой от ремня? Да-да, именно пряжкой…
– Вон он, за пнем! Теперь никуда не денется – живьем возьмем, гада!
Ага, живьем…
Алексей наконец справился с изоляцией. Растянул два провода… и – резко, ударом – соединил оба конца…
Грохот! Дым! Яркая, слепящая глаза вспышка!
И темнота. Все погасло, все…
Да уж, электричество…
Глава 14
Май 1450 г. Константинополь
Ту, что блистала среди красавиц
в вакхической пляске,
Ту, чьею гордостью был блеск
золотых кастаньет…
…Великая сила! Это беглец запомнил навсегда. Особенно тогда, когда,
Хотя, если подумать, было еще не ясно – где он? Там… или еще – здесь?
Все эти мысли роем пронеслись в голове протокуратора, а потом он попытался подняться на ноги… И не смог. И упал около пня, закрыв глаза. А уже ближе к утру, придя в себя, услышал крики:
– Алексий! Алексий! Вон он, около пня… Жив иль убит? А ну, гляньте-ка, парни!
– Сделаем, дядько Епифан!
Епифан… услыхав, расслабленно подумал Алексей. Епифан… Староста…
Он вернулся осенью 1449 года. Федотиха выполнила все условия и даже более того. Еще было время добраться…
Алексей тяжело заболел тогда, месяц метался в бреду, спасибо разбойничкам Епифана – выходили. Оклемался, окреп да, простившись, подался в Брянск, к знакомым купцам. Оттуда – во Львов, а уж дальше, торговыми трактами, в Константинополь. Как раз к маю и добрался – успел! – увидев, наконец, Адрианопольские ворота, Влахернский дворец и синие купола церкви Хора. Все такое до боли знакомое, родное… Вот здесь вот, в этих местах, он когда-то впервые увидел Ксанфию, а тут они катались в ее коляске, а вон там, у старой стены Константина, целовались, а в тех кустиках…
Ах! Как бы не встретиться с самим собой или с Ксанфией! Или с кем-нибудь из друзей, приятелей, коллег… Нет, никак не нужно здесь совершенно излишней путаницы! Ни к чему встречаться, дела надобно делать. Тем более, бабка Федотиха предупреждала, что сейчас здесь ничего изменить не получится – встречайся не встречайся. Федотиха… бабка? Графиня!
Остановившись на постоялом дворе у Влахернской гавани под видом валашского купца, протокуратор, не тратя времени на отдых, тут же принялся действовать. Некогда было отдыхать, приглядываться – нужно было искать подходы к мессиру Франческо Чезини, владельцу престижной школы… и одновременно – гнусного притона, вовлекшего в свои сети золотую константинопольскую молодежь.
Маскировка валашского купца – длинная крашеная борода, седой парик до плеч, широкая бесформенная хламида – конечно, делала Алексея неузнаваемым, особенно если не очень приглядываться, однако дело осложнялось тем, что в момент убийства он должен стать вполне узнаваемым, чтобы заменить труп. И чтобы никто ничего не заподозрил! А для этого как минимум нужно было оказаться в притоне, да еще в точно рассчитанное время, вечером 30 мая. Ну, месяц еще был!
Притон Франческо Чезини был заведением в высшей степени аристократическим и не для всех доступным, а потому проникнуть туда в облике торговца-валаха возможным не представлялось. Пришлось срочно менять имидж. Алексей походил по базарам, пошатался по цирюльням и лавкам, в которых торговали египетской и персидской косметикой, большей частью произведенной тут же, на Артополионе, из собачьего жира, гусиных потрохов и прочей мерзости. Накупив необходимых вещей, он отправился обратно на постоялый двор и, разложив в своей каморке покупки, уставился на них с самым задумчивым видом.
А ведь не получится просто так проникнуть! Ни под видом купца, ни под чьим бы то ни было. Нужны рекомендации, веские рекомендации от тех людей, которым бы мог доверять содержатель притона. Лука с Леонтием, кажется, в тот раз кого-то упоминали… Жаль, Алексей не выспросил близнецов поподробнее. Впрочем, можно припомнить и самому, исходя из того, что случилось после. Чезини, сколько помнится, благополучно исчез, так его потом и не поймали… ага, поймай… с такими-то покровителями. Сам базилевс, вызвав протокуратора лично, посоветовал побыстрей прекратить это дело – слишком уж много самых влиятельных людей оказалось замешано в нем, если не сами, так их дети. Прекратили – что тогда было делать? С указанием императора не поспоришь. Правда, остался список… тех самых… вхожих. Если постараться, то кое-кого Алексей мог припомнить и сейчас. А надо постараться, иначе никак не возможно окажется провернуть то, ради чего протокуратор так стремился сюда, именно в это время! Итак…
Из самых знатных… тех, чьих рекомендаций уж точно хватило бы… Александр Исихас, молодой изнеженный сибарит, гомик, сын протовестиария Льва Исихаса… Нет, не пойдет. Слишком болтлив! Андронис Паратидис, дальний родственник базилевса? Тоже не подходит, именно потому, что родственник. Кто еще? Ну вспоминай, вспоминай, парень! Ага – Мелос Аридос – доместик, заместитель протокуратора коммеркиариев – чиновников, взимающих пошлину с кораблей. Обаятельнейший пройдоха, любитель мальчиков… Впрочем, юными девушками он тоже не брезговал. Хитер! Слишком хитер… Нет, не подходит. Можно, конечно, попробовать сунуть ему деньги… Но таких денег, которые доместик бы взял, у Алексея сейчас нет, слишком уж велика сумма. Кто же остается, кто? Ага! Девушки! Как же про них-то можно было забыть? Та-ак… Ирина, Марина, Аполлония, Селезия, Василиса, Гликерья… Стоп! Что-то не так… Что-то неправильно… Что? Вспоминай! Думай! Еще разок: Ирина, Марина… Марина! Она же – Гликерья – «Сладенькая»! Младшая дочка Алоса Навкратоса от первой супруги. Дочка… Алос Навкратос – это не просто богач – олигарх! Суда, повозки, склады – все транспортные услуги в городе – его, каким-нибудь итальянцам тут и близко ничего не обламывалось, господин Навкратос умел блюсти свои интересы! Имел коммерческие дела и с турками, и с сербами, и с теми же генуэзцами, да много еще с кем. Умен, богат, влиятелен – это все Алос. А вот его младшая доченька, вляпавшаяся в гнусные дела притона по самые уши, о, это сказка!
Марина (Алос любил давать своим детям латинские имена) воспитывалась в строгости, можно даже сказать, в самой набожной суперстрогости, все свое время проводя под бдительным надзором монашек-наставниц. Монашки были подобраны те еще, настоящие мегеры! Правда, эти мегеры сумели-таки обучить будущую светскую львицу латинской и греческой литературе, географии, истории, нескольким языкам, в том числе и турецкому-тюркскому, ну и, конечно, молитвам. Священное Писание Марина знала на зубок уже лет в десять, и даже умела аргументированно вести дискуссии. Умная девочка, и учителя попались хорошие… правда – стервы. Полный, тотальный контроль – и днем, и ночью – и никого! Ни подруг, ни друзей, даже любимой кошки – и той не было. До поры до времени девочка слушалась… Но вот подросла, превратилась из гадкого, третируемого монахинями утенка в потрясающую по красоте девушку, с шикарной фигуркой, волнующе вздымающейся грудью и милым, с тонкими аристократическими чертами, личиком… Узнала себе цену… Да и папаша ослабил контроль – навалились проблемы, не до дочки стало…
И пустилась наша затворница во все тяжкие! При столь строгом воспитании – обычное дело. Плюс на плюс – дает минус, как иногда и наоборот. Сбросив узду, девчонка крутила любовь – если это можно было назвать любовью – и с юношами, и даже с девушками, и конечно же оказалась-таки в гнусном притоне мессира Франческо Чезини. О, хитрый туринец хорошо знал, кого привечает – в его обители греха Марине (там она взяла себя второе имя – Гликерья – «Сладенькая») было позволено все, ну или почти все, по крайней мере, уж куда больше, нежели всем остальным девушкам. Пройдоха Франческо был прекрасно осведомлен о жутковатом детстве юной распутницы, а потому делал все, чтобы в его заведении Марина чувствовала себя свободной!
Марина-Гликерья, «Сладенькая Марина» – кажется, это было сейчас то, что надо. И разыскать ее было просто, девушка любила иногда коротать дни на Артополионе, среди проституток самого низшего пошиба – что-то тянуло ее к этим падшим несчастным созданьям. Иногда она даже работала за них, облачившись в рубище… если попадался какой-нибудь симпатичный юноша или здоровенный землекоп с мускулами, шарами перекатывающимися под загорелой кожей.
Немного подумав, протокуратор именно туда и отправился, нахлобучив на голову войлочную широкополую шляпу. Кроме шляпы, одежду его составляла длинная сиреневая хламида, с накинутой поверх нее черной мантией с загадочными красными буквами – все это должно было создавать впечатление странствующего философа, опыт подобного рода маскировки у Алексея уже был, когда-то тщательно отрежиссированный Мелезией – очень хорошей уличной актрисой, ныне промышлявшей контрабандой в гавани Феодосия.