Битва за Коррин
Шрифт:
Так как ее тело само выбрало себе форму во время наведенных меланжей видений, Норма не стала больше его менять, оставив приблизительно таким, каким оно было прежде, к какому она привыкла — невыразительные черты лица, неуклюжее сложение — только голова, сидевшая на карликовом туловище, стала намного больше.
Она не стала пытаться переделать внешность. Это было бы пустой тратой времени и энергии. Весь прежний рывок к физической красоте был мелким, пустячным эпизодом, бесконечно незначительным в общей схеме строения космоса.
В отличие от пряности предзнания и свертывания пространства…
Ведущий корабль разум, опьяненный меланжей,
Каждый следующий эксперимент продвигал Норму ближе к цели. Она находила удивительным тот факт, что меланжа оказалась превосходным средством профилактики ретровирусного заболевания и средством путешествий в свернутом пространстве. Само это вещество было чудом, субстанцией с невероятно сложной молекулой.
Теперь ее работа требовала все возраставших количеств меланжи, но через корпорацию «ВенКи» она могла получать столько пряности, сколько ей было нужно. Цена меланжи на открытом рынке между тем стремительно возрастала. Двадцать лет назад значительный процент населения Лиги смог пережить Бич Омниуса только благодаря потреблению пряности. К сожалению, когда эпидемия кончилась, аппетиты лишь возросли. Многие выжившие после болезни люди стали зависимыми от меланжи. Эпидемия изменила экономику Лиги и положение корпорации совершенно непредвиденным и драматическим путем.
Ее старший сын своей амбициозностью и умом очень напоминал Аурелия. Норма никогда не добивалась для себя ни власти, ни богатства, она стеснялась славы, которую заслужила благодаря своим великим открытиям, но она тем не менее понимала, что ее навигационный прорыв и усовершенствование спейс-фолдерного флота, который станет безопасным в эксплуатации, позволят Адриену и его наследникам увеличить и без того огромное состояние корпорации «ВенКи» и сделать компанию такой же могущественной, как сама Лига.
Норма знала теперь, что наибольшей эффективностью обладает газообразная, аэрозольная форма меланжи, которая позволяла разуму и сознанию достигать ранее недоступных высот. Сгорая от нетерпения и предвкушения, она ждала момента, когда сможет поднять уровень исследований на новую, более высокую ступень.
Полное погружение в пряность, полная зависимость.
Одержимая своим планом, Норма снимала для проведения экспериментов лаборантов и техников с работ на верфи. В сравнении с огромными кораблями, сложнейшими двигателями Хольцмана и генераторами полей ее нынешний проект был отнюдь не грандиозным и к тому же весьма недорогим. Но по важности он превосходил все, что делала Норма до сих пор.
Хотя Адриен неоднократно пытался серьезно поговорить с матерью, он так до сих пор и не понял, чего именно она хочет добиться, а она вовсе не стремилась все до тонкостей ему объяснить. В последнее время ей все труднее становилось говорить с сыном на понятном ему языке, но с ее требованиями он не спорил и выполнял любые ее просьбы. Адриен знал, что великие идеи Нормы преображают лицо вселенной.
Специальная команда изготовила из прозрачного плаза герметичную камеру, снабженную соплами, соединенными со шлангами, по которым в камеру мог поступать дорогой меланжевый газ. Когда камера была готова, Норма заперлась внутри нее, взяв с собой только подушку, на которой собиралась сидеть. Наконец-то
Рабочие кольгарской верфи смотрели на Норму широко открытыми от изумления глазами, видя, как она жадно вдыхает клубящийся внутри камеры оранжевый плотный газ. С каждым вдохом Норма уходила все дальше и дальше, все быстрее погружаясь в глубины своего сознания и разума. Клетки ее вновь ставшего уродливым тела буквально плавали в оранжевом дыму, сливались с ним. Полная концентрация, полный покой, полная безмятежность.
Опыт такого переживания увел Норму далеко за пределы промышленной технологии свертывания пространства, поднял ее на уровень подлинной и высочайшей, чистой без примеси духовности. Для Нормы сущностью ее человеческого бытия стала теперь ее эфирная природа. Она ощущала себя скульптором космического масштаба, работавшего с планетами и солнцами так, словно это была податливая в умелых руках глина.
Это было величественно. Это было полным и окончательным освобождением.
Она осталась запечатанной в камере без пищи и воды, пользуясь лишь питательными свойствами меланжи. Прозрачный плаз стенок камеры покрылся ржавыми полосами, и Норма уже практически перестала слышать шипение поступавшего по шлангам газа, который все гуще клубился вокруг нее.
Как долго ждала Норма момента, когда будет плавать в пространстве, где она сможет наконец по-настоящему мыслить.
Нельзя понять человечество, если не взглянуть на него в достаточно отдаленной перспективе. В нашем положении мы имеем превосходную возможность достичь этого.
Родословные человечества представляли собой сложный и прекрасный переплетающийся узор, но только для тех, кто был способен его увидеть. Основы и нити ДНК перебрасывались от одних семей к другим, от поколения к поколению. Нуклеотидные последовательности комбинировались и рекомбинировались, тасовали гены, творя бесконечное число неповторимых человеческих индивидуальностей. Даже вездесущий разум Омниуса не смог бы оценить потенциал, заложенный в существах, возникавших из этой потрясающей воображение закрученной в двойную спираль молекулы.
Тиция Ценва и Колдуньи Россака взялись за этот проект, видя в нем свою задачу и достойный предмет поисков и изысканий.
Глубоко в лабиринтах пещер в скалистых горах, вдали от звуков и запахов серебристо-пурпурных джунглей, вдали от следов, оставленных недавним нападением железных пираний, Тиция и одна из ее высоких светлокожих Колдуний осматривали жизненно необходимые им — но абсолютно незаконные — компьютеры. Эти хранящие массы данных машины были анафемой в Лиге Благородных, но здесь эти приборы были абсолютно необходимы. Россакские женщины просто не имели другой возможности хранить немыслимо громадный массив генеалогической информации, накопленный ими за многие годы. У Колдуний было множество строжайших секретов от остального человечества, и эта тайна была одной из самых вызывающих.