Битва за небо
Шрифт:
– Подводной лодке?
– Тому, кто нанес удар. Тому, кто задумал осуществить этот удар. В конечном итоге все упирается в человека. В одного-единственного человека, принявшего решение. Знаете, Дмитрий, у меня никогда не было зафиксировано никаких психотехнических способностей. Знатный род, многовековая история… Но сейчас я чувствую что-то очень странное, может быть, даже психотехническое…
Платон Эдуардович приложил руку с зажатой в ней трубкой к сердцу, другой рукой устало прикрыл глаза.
– Вы с Ростиславом верно скажете, старик бредит. Напился и несет чушь… Не буду спорить. Вам, конечно, виднее. Но и мне тоже виднее… Предчувствие… вроде бы так оно называется… Начинается что-то большое и очень страшное… И дай нам Господь силы с честью перенести все те испытания,
История тем не менее имела продолжение. По возвращении во Владивосток Дмитрий благополучно забыл о том предсказании, которое сделал Платон Эдуардович. Поездка к Курите осталась в прошлом, обогатив память воспоминаниями о воздушном сражении, изрядно приукрашенном запоздалой фантазией. Жизнь снова вошла в привычную бюрократическую колею: письма, отчеты, распоряжения, редкие посетители. Сердцевина Тихоокеанского управления, даже несмотря на затяжную войну двух влиятельных соседей, претендовала на звание самого тихого места во всей государственной службе. На периферии ежедневно что-то происходило. Шпионы, диверсанты, продажные люди, эмигранты, торговые соглашения и различные протекции нужным людям… До управления все это доходило в виде слов, ссылок, цифр. За такой бумажной реальностью незаметно поблекли истинные впечатления о сражении Куриты с Риковером, о путешествии над Тихим океаном.
На самом деле воспоминания, конечно же, никуда не исчезли. Они затаились, подобно рыси, чтобы в нужный момент вырваться наружу и вспыхнуть где-нибудь там, за пределами слов и цифр.
Эмиссаром надвигающихся изменений стал молодой японский офицер, в парадном мундире, с ножнами неизменной самурайской катаны и кожаной кобурой нагана. У эмиссара имелся запечатанный пакет, адресованный полномочному представителю Его Императорского Величества. Таковым во Владивостоке числился действительный тайный советник Платон Эдуардович Несвицкий, под начальством которого Дмитрий работал уже третий год.
– Готов спорить на месячное жалованье, – потрясая пакетом, говорил Платон Эдуардович, – внутри источник больших неприятностей. Я уже немного понимаю японцев и могу угадывать содержимое таких вот писем. По способу, которым они доставляются.
Стоявший в углу, между подоконником и книжным шкафом, Дмитрий предпочел промолчать. Его личный опыт не содержал никаких инструкций, в которых упоминались бы подобные пакеты. Он только и успел, что заметить иероглиф Куриты рядом с печатями.
Платон Эдуардович тем временем небрежно сломал одну за другой все печати, осторожно – как будто нарочно представляя контраст с предыдущим своим поведением – развернул плотную шершавую бумагу и извлек наружу небольшой лист, своими пропорциями напомнивший Дмитрию серпантин.
– Вот дьявольщина! – пробормотал советник, надевая очки в роговой оправе и тщательно вглядываясь в нарисованные кисточкой иероглифы. – И главное – почему? Что известно ему такое, что неизвестно нам?
Тут уже Дмитрий не смог удержаться от любопытствующего взгляда. При желании Воздушная Ловушка могла работать и как невидимое со стороны зеркало. Как раз то, что нужно, чтобы безбоязненно заглядывать через плечо. Японскую письменность он знал слабо – для бумаг на японском при управлении имелся специальный переводчик, – но некоторые иероглифы уже настолько примелькались, что их значение Дмитрий понимал интуитивно.
– Нота протеста.
Платон Эдуардович изучил текст послания и убрал его обратно в конверт. Дмитрий, не успевший расшифровать и трети, вопросительно посмотрел на него.
– Японцы изучили обстоятельства, помешавшие Курите одолеть Риковера, – пояснил советник, доставая свободной рукой платок и вытирая пот со лба. – Увиденные нами броненосцы были подбиты с подводной лодки. Зная возможности современной техники и параметры существующих британских субмарин, можно вычислить не только радиус их действия, но и приблизительное место базирования. Именно этим японцы занимались все это время.
Дмитрий попытался сопоставить сказанное Платоном Эдуардовичем с фактом протеста Японии… против чего?
– Нам предстоит перепроверить
– Выводы? – наконец решился спросить Дмитрий. – Какие?
– Неутешительные, – вздохнул Несвицкий. – Прежде всего, для нас. Может быть только три объяснения. Первое: у Британии откуда-то появилась новая подводная лодка, с фантастической автономностью, способная незаметно для лучших в мире психотехников подойти на дистанцию поражения и двумя залпами отправить в утиль пару японских броненосцев. Создать супероружие в обстановке полной секретности довольно сложно, хотя это и не фантастика из дешевых книжек. Появление такой субмарины в корне меняет расстановку сил. К счастью или к сожалению – это как посмотреть на ситуацию, – наши японские коллега не верят в суперлодку. Или делают вид, будто не верят, что более похоже на правду.
Японский менталитет действительно отличался от европейского и даже от классического азиатского типа. Дмитрий признавал за японской нацией способность мыслить своим оригинальным образом, но в случае с дипломатией это создавало немалые осложнения. Предугадать следующий шаг японского представителя мог только такой опытный человек, как Платон Эдуардович. Как ему удавалось делать это без психотехники, оставалось загадкой для Дмитрия.
– Второе объяснение такое: эту подводную лодку встречали в условленных местах и снабжали топливом. Поэтому она проплывает аномально большое расстояние. Это, правда, не объясняет, куда она делась после того, как потопила броненосцы. Единственные британские дирижабли, которые могли доставить ей уголь, – эскадра Риковера, но ее передвижения вычислены едва ли не поминутно. Даже если Риковер каким-то образом доставлял на субмарину уголь, он не мог обеспечить ей возвращение домой. Поисковые дирижабли с психотехниками обшарили все места, где можно было укрыть лодку, и ничего не нашли. Эта версия напрямую не отпадает, но и рассматривать ее в качестве основной мы не можем.
Тут Платон Эдуардович с любопытством посмотрел на подчиненного, затем отложил конверт в сторону и сложил руки на груди. В шестидесятые годы, когда Несвицкий только поступил на государственную службу, считалось, что этот жест снижает вероятность считывания Намерения с человека, не владеющего психотехническими способностями.
– Угадаешь третье возможное объяснение? – улыбнулся он. Очки на несколько миллиметров сползли с его носа, но он не спешил их поправлять.
– Третье объяснение в том, что после сражения субмарину приютили мы? – попробовал догадаться Дмитрий. Применять Намерение он даже не пытался. – А поскольку это является явным нарушением нейтралитета, японские дипломаты требуют объяснений, грозятся санкциями и тому подобными вещами. Так?
– Близко, но не в яблочко, – признал Несвицкий. – Японцы отчего-то решили, что эта подводная лодка могла быть вообще не британской. Якобы у них есть информация, будто Риковер пытался уничтожить нашу субмарину незадолго до того, как встретился с «Мусаши Тайхо», истратил на нее весь комплект бомб и только после этого повернул назад.
– Бред! – мгновенно отреагировал Дмитрий. – Простите, пожалуйста, Платон Эдуардович, но это звучит как самый настоящий бред.
– Это звучит как бред, но выглядит как хороший дипломатический маневр, – нахмурился Несвицкий. – Нас вынуждают принять одно из трех решений: признать факт наличия у нас этой подлодки и гарантировать, что она никогда более не направит свои торпеды против военно-морских сил Японии. Поскольку такой субмарины у нас не имеется – этот вариант отпадает. А раз он отпадает, нам предлагается либо присоединиться к поискам субмарины, либо выступить с инициативой принятия конвенции о запрещении подводных лодок с автономией выше определенного в ноте уровня. Лично я рискнул бы присоединиться к поискам, поскольку проект конвенции обязательно вызовет международный резонанс и ухудшит наши, и без того напряженные, отношения с Германией.