Битва за опиум
Шрифт:
Перестрелка понемногу стихала, только оттуда, где залег Густав, еще слышались отдельные длинные очереди.
Полдюжины китайцев бесшумно возникли перед Фростом.
Капитан выпрямился, держа в руках штурмовую винтовку и автомат. Нажал обе гашетки.
Потом фростовские колени подогнулись, и наемник опустился на землю.
— …Хэнк! Хэнк, очнись, человече! Уходим! Чья-то ладонь легла на плечо Фроста. Рядом стоял Густав.
— Ты уложил последнего почти минуту назад! Скорее, Хэнк!
Фрост поглядел на еще горячее оружие, зажатое в обеих руках, расслабил пальцы, уронил автомат и винтовку. Правое бедро наливалось болью — капитан и не заметил, когда получил новую пулю. Он шевельнулся. Кость, похоже, цела…
— Дзиковский убит, — сказал он хриплым голосом.
— Лундиган ранен в ногу, — отозвался Густав.
— А Марино?
— Перевязывает Лундигана и подбирает патроны, подходящие к смиту-и-вессону, — оскалился Густав, — Сам знаешь, револьвер, в отличие от пистолета, не слишком разборчив по части зарядов. Был бы калибр соответствующий…
Большой, лысеющий мужчина, Густав мог бы показаться тучным, покуда не тронуть его могучие, борцовские мышцы, которые казались под комбинезоном простыми наслоениями жира. Фрост оперся на стальную руку приятеля и медленно, с трудом, поднялся.
Глава восьмая
Фрост привскочил, уселся, уставился в темноту. Поглядел на циферблат “Омеги”…
Проспал он минут двадцать. И при каждом шорохе или, тем паче, звуке, тут же подымал правое веко, хотя Фрэнк Марино и стоял на страже неподалеку.
В нескольких футах от капитана тяжело дышал на полу хижины Дик Лундиган. Похрапывал Густав. Ему скоро заступать караульным, припомнил Фрост, сменять Марино. Снова проверил время, попытался задремать. Через четыре часа нужно подниматься самому, и охранять покой товарищей.
Ночь близилась к середине. Фрост любил предрассветные бдения и по собственной доброй воле вызывался сторожить последним. Никто не возражал. Так и повелось.
Уже миновала первая неделя после сражения в джунглях, и лихорадка, вызванная ранами, зачастую доводившая Фроста до самого настоящего бреда, перестала трепать наемника. Потом жар уменьшился, и вскоре исчез вовсе.
Днем позднее Фрост уже был вполне способен тихонько сидеть на поваленном древесном стволе, вслушиваясь в ночные шелесты, постоянно размышляя, который именно из жителей лесной деревни в конце концов донесет и выдаст…
Кусочки самородного золота, заранее и весьма предусмотрительно зашитые в денежный пояс Фрэнка Марино, пока что служили исправно, заставляли крестьян держать рты на замке, приносить постояльцам пищу и воду. Последняя, будучи пропущена сквозь тройной марлевый фильтр и очищена при помощи специальных таблеток, лишь незначительно отдавала вкусом буйволовой мочи и могла в известной мере утолять жажду. С убитого Дзиковского сняли полевую аптечку, а Густав — к несказанному и приятнейшему изумлению Фроста, — оказался отнюдь не плохим врачом-любителем.
В правом бедре Фроста засел осколок хитрой советской пули. По тщательном исследовании Густав заявил: нужно либо вынимать металлическую занозу, либо рисковать ногой. По горло накачавшись местным самогоном, от которого потом изрядно тошнило, Фрост вытерпел хирургическое вмешательство. Рана почти совсем закрылась.
И Лундиган сможет ходить — уже скоро. По фростовской оценке, они пробыли в деревне приблизительно две с половиной недели. Наемник поскреб отросшую бороду. О бритье он уже начинал забывать. А еще не пересекли границу Лаоса. Бирма еще впереди…
Капитан откинулся, закрыл глаз и подумал: только очутившись в Бирме, сможем чуток передохнуть. Самую малость…
Очередной бивуак они разбили главным образом из-за Лундигана. Да еще из-за лютой усталости. Каждый нес на плечах полную изначальную выкладку, плюс трофейный АК—47. Коль скоро дело с первых минут свернуло не туда, Фрост почел за благо сохранить про запас отличные коммунистические стволы и боеприпасы. Иди знай, когда настанет критическая минута и мощные автоматы сделаются незаменимыми…
Совершенно ясно, подумал Фрост, люди генерала Чена, переодетые красными, вооруженные “Калашниковыми”, стремились уничтожить грозящую опасность в зародыше. Иного объяснения не подберешь. Полудикие приспешники марксистов, орудующие в Лаосе и Бирме, по-китайски не разумеют ни бельмеса…
Отдохнув, они вновь принялись карабкаться по довольно крутому склону к зубчатому гребню. Фрост не дозволял останавливаться, покуда маленький отряд не вступил в узкое ущелье, прорезавшее горную цепь на манер перевала.
Время близилось к полудню. Фрост объявил остановку.
Густав делил сухие пайки, Лундиган старательно сверялся с картой, Марино караулил со штурмовой винтовкой у входа в ущелье. Впрочем, о противнике ни слуху, ни духу не было.
Фрост присел на корточки, достал металлическое, никелированное зеркальце, прислонил к рожку собственной винтовки. Определил рядом фляжку, до половины наполненную проточной водой, намылил заросшее лицо и повел по щекам безопасной бритвой, морщась и тихонько охая.
Окинув командира недоуменным взглядом, Густав сказал:
— Фрост, если не перестанешь выставлять напоказ присущее тебе чувство юмора, потеряешь бойца. Ибо я подохну со смеху.
Лундиган оторвался от карты, поднял голову:
— По моим расчетам, вступили в Бирму!
Ухмыльнувшись молодому светловолосому наемнику, Фрост отозвался:
— Уже знаю.
Опять затрещала срезаемая бритвенным лезвием щетина. Фрост изо всех сил пытался не вздрагивать. Три недели не бриться, шутка ли?