Битва за рай

Головков Александр

По радио прозвучал гимн. Полночь. Пора было спать. Владислав шагнул к кровати.

Ложиться в постель без простыни — выглядело варварством. Ложиться на простыню… Что-то его смутило. Рассудок подсказывал: все нормальные люди спят на простынях. А чувства… Больше всего ему хотелось раздеться лечь и заснуть.

Он откинул одеяло, посмотрел на простыню и указал на матрац:

— Ложись.

Увы, его магическому заклинанию предмет не поддался.

— Ты в публичный дом пришел? — грубо высказала Простыня. — Я тебе не шлюха!

Безуглову надоели капризы

природы. Он хотел расстелить простыню, но она увернулась.

— Ну и черт с тобой. Завтра другую куплю.

Подушку и одеяло он убрал — от греха подальше. Он лег, не раздеваясь, точно турист на привале. Свет погас. Впервые он спал по-спартански. Простыня легла рядом и отвернулась. Утром он не слышал будильника, соскочил с кровати, когда уже пропели гимн.

— Ключи от комнаты оставь, — попросила Простыня.

Он усмехнулся и ушел. Он починил сверлильный станок, отремонтировал шлифовальный, настроил фрезерный…

В этот день ему позвонили на работу. Валентина Николаевна из техотдела пришла и позвала его к телефону. Бывало, Безуглову звонили родители — отец или мать.

В техотделе работали только женщины. Они были наряднее и лукавее цеховских.

— Кто это тебе звонит, Славик?

— Такой тоненький голосок…

— Неужели у нашего Славика завелась зазноба?

Не обращая внимания на смешки, Безуглов взял трубку.

— Алло… Какая простыня?

Что ему говорили, не было слышно. Но по виду его все поняли — что-то оскорбительное. Он злобно покраснел. Затем он сказал буквально следующее:

— Ты с ума сошла! Не валяй дурака, лежи дома!

Женщины в отделе прыснули смехом. Но Безуглову и в лучшие времена было не до них. Он пыхтел в трубку:

— Где ты взяла ключи?

— Где ты взяла деньги?

Потом он будто спохватился, что ведет себя неприлично, сказал сухо:

— Надеюсь, ты будешь благоразумной.

И ушел в свою мастерскую.

После работы он торопился домой. Разговорчивые соседки на кухне приумолкли, когда он вошел. По-видимому, они хотели что-то спросить. Но ему было не до них. Он прошел к своей комнате, достал ключи. Но дверь оказалась не запертой. Простыня сидела за столом и что-то писала. Она успела наутюжиться. От нее пахло духами.

От этого запаха или от ее вида Безуглову стало тошно.

— Где ты была?

— Ходила гулять.

— А что ты пишешь?

— Готовлю сведения, чтобы привлечь тебя к товарищескому суду.

Владислав присел на кровать. Он представил, как его самозванная невеста будет ходить по судам и женсоветам и жаловаться: «Он мне зарплату не отдает. Он меня избивает…» У нее хватит ума и на работу заявить…

— Не примут у тебя заявления, — не очень уверенно сказал он.

— Почему?

— Потому что паспорта нет.

— Не волнуйся, я получу паспорт.

— Какой дурак тебе его выдаст?

— Я уже все выяснила. Я получу паспорт и пропишусь здесь. Посмотрим, как ты потом заговоришь.

Этим вечером Славик лег спать пораньше, с головой завернувшись в одеяло, но все равно до полуночи заснуть не мог.

На работе весь цех обсуждал вчерашний его разговор по телефону. Это невозможно было не заметить. Но он старался не замечать.

— Витя, ты мой самый лучший друг, — за чаем сказал электрику Гудимову.

— Мне нужен твой совет. Ты только не перебивай. Не подумай, что я шучу. Дело в том, что ко мне тут простыня одна прилипла. И собирается замуж.

— Симпатичная?

— Да обыкновенная. Белая.

— Ну, так женись. Пора тебе, — не подумав, сказал Витя.

— Но ведь она — никто, простыня.

— Тряпка, что ли?

— Тряпка.

— Тогда не женись.

— Вот и я ей говорю: не зарегистрируют. А она — свое.

— У нее и паспорта, наверно, еще нет?

— Нету. Но она ничего не хочет слушать.

— Тогда порви.

— Порвать?

Гудимов задумался.

— Вообще-то, жениться тебе надо, — откровенно сказал он Безуглову. — Ты посмотри, сколько женщин в цехе… И диван у тебя такой мягкий, — Гудимов покачался на диване.

Этим вечером Безуглов шел домой с определенной целью.

Он взял ножницы, схватил Простыню и перекинул ее через руку. Вид его выражал решимость.

— Ополоумел?! — взвизгнула Простыня. — Тебя судить будут!

— За что? Не велик грех, если я выкрою из тебя дюжину носовых платочков.

— Поздно! — злорадно выкрикнула она. — Я тебе не вещь! Я сегодня паспорт получила! — она вырвалась и помахала перед ним красной книжечкой с тиснеными гербом и буквами. — Что смотришь? Хочешь удостовериться?

По его глазам она поняла, что Славик ей уже не опасен.

— На. Не порви и не испачкай. Это документ!

Смотреть там оказалось нечего. Это был паспорт. Настоящий. С фотокарточкой, на которой запечатлелась помятая физиономия Простыни.

Славику хотелось решительно прервать ход событий, но применять грубую физическую силу, действительно, было уже поздно.

— Как же так? — промямлил он.

— Не скрою, это оказалось непросто, — самодовольно улыбнулась Простыня. — Я ходила к паспортистке. Я предъявила ей ярлык. Я объяснила, что у меня нет другого документа. Я не виновата, что мне такой выдали. Вас не устраивает этот документ? Меня тоже не устраивает. Выдайте, какой надо. Вы женщина, вы должны меня понять, сказала я. Меня послали в исполком. Мне сказали, если будет постановление выдавать паспорта простыням… Им все равно. Они всех паспортизируют. Но в исполкоме сидел какой-то… клерк. Он сказал: «Мы не можем». Он на меня даже не взглянул. Я предложила ему посмотреть на меня. Он посмотрел. «У вас лица нет». Я объяснила ему, что это от волнения. «Мы не можем. Вы фабричной выделки». Я фабричной выделки? Да если хотите знать, меня на фабрике на руках носили! «Это не меняет никакого дела. На вас цена стоит». И никто меня не выделывал! «Все равно. Серийное производство. А таким запрещено. Чем другие хуже вас?» А я чем хуже других? Он сказал: «Но вы же…» Я вскрикнула: «Что? На что вы намекаете, нахал!..» Словом, кое-какими принципами пришлось поступиться.