Битва за рай
Шрифт:
— А для чего работать?
— Для души, для развития нашей фирмы.
— Ну и дурак же ты, Буко, — сказал Фрист. — Души вообще нет, а фирма большая. Ей принадлежит небо. Как же ты можешь ее сознательно развивать? Я понимаю, работа в жизни главное, если за работу хорошо платят. Материя, — Фрист сделал пальцами, словно пересчитывал зарплату, — каждому ее отведено понемногу. В жизни надо взять свое. Ну, и чужое прихватить, если подвернется. Какова материя, таково и сознание. Ab ovo [2] . И не мы развиваем фирму, а фирма развивает нас.
2
От
— Ну чего пристали к человеку? — рассердился Цицарь. — Делать вам нечего?
— Материя первична, — сказал Фрист.
— Иди отсюда! — угрожающе надвинулся на него Цицарь. — Не то возьму сейчас материю… да по твоему сознанию!..
— Лижит, а почему сегодня дождь передавали?
— Да и не знаю, — озабоченно отвечала Во. — Я просила, чтобы сделали сухо. Видите, сама на работу в туфельках пришла и зонтик даже не захватила. А они не послушали.
В Москве в нишах небоскребов гнездились птицы. Снова от землетрясения пострадал Мехико. Где-то от голода еще умирали люди. Но в Лике никогда не бывало ни небоскребов, ни землетрясений, ни бедности. Лишь на горизонте сверкали молнии уносящихся в небо космоавтомобилей. Лик славился тишиной и умельцами. Делали здесь разные добротные вещи. Сплошь стояли двухэтажные особняки с флюгерами на крышах. По зеленым улицам проезжали велоколяски. А вечером, когда все замирало, погружаясь в отдых, над городом вспыхивали пятиметровые буквы: Homunculus. Пятьсот лет назад посреди города вдруг появилось здание коробчатой формы с этим странным названием. К нему не было ни подъездных путей, ни окон в нем не было. Что оно означало? Серые стены Homunculus'а хранили каменное молчание. Охваченные холодным голубоватым мерцанием, буквы стояли мощно и немо, как античные божества. В общем, оно никому не мешало, и вряд ли кто в Лике догадывался, что под этой коробкой скрыт целый мир со своим солнцем и со своей погодой.
Homunculus — фирма-монстр — миллион отделов, не считая комбинатов и прошлых предприятий; вещь в себе, перекресток идей, принципов, ускоритель стрессов — психотрон. Одно только ее название предполагало глобальную деятельность. В действительности деятельность фирмы выходила за всяческие пределы.
Прямо под буквами находилась скромная дверь, вечно запертая для всех, кто ее не умел открывать пинком. Это был вход. Достаточно было появиться у человека идее или принципу, как они прямой дорогой приводили его в Homunculus. Идеи здесь сходились, расходились, переплетались, разрешались и рождали новые, но выхода из Homunculus'а не было, как не было избавления от идей. Здесь все имели идеи и принципы, серьезные и смешные: не быть беспринципным, критиковать, бороться. Даже у беспечной Лижит был принцип — проболтать жизнь. Один лишь Бепле не имел, но это был его принцип — не иметь принципов. И поэтому он тоже попал сюда. Попасть сюда было несложно. Необходимым условием являлось то, чтобы идея или принцип управляли человеком. И вся фирма держалась на каком-то единственном принципе.
Буко прикрутил последние провода и встал, обескураженно поглядывая на свое создание. Запускать машину можно было хоть сейчас. Запустить — не проблема. Не хватало кнопки для выключения машины. Как ее потом остановить?
— Кнопку надо, — пожаловался Буко.
Цицарь потер шею.
— Вызови электрика, — сказал он, взял со стола какие-то бумаги и побежал к начальнику.
Явился Пунтус. Он разбирался в электронике, ремонтировал ЭВМ и ЧПУ и при этом обходился всегда одной отверткой. Он слыл хорошим практиком. Двадцать лет он из принципа работал на одном месте, крутил одни и те же винтики, делал одни и те же ошибки. Он бегло осмотрел агрегат и сказал, поджимая губы:
— Вот что. Кнопок у меня нету. Найдешь — поставлю. В общем, ищи.
Почему так устроен мир, что обязательно надо что-то искать: то истину, то любовь, то кнопки? Где могут быть кнопки? Буко позвонил на комбинат.
— Кнопок у нас нет, — ответил ему энергичный голос старого производственника.
— Вы посмотрите, может быть, где-нибудь завалялись, — попросил Буко.
— Да у нас вообще нету кнопок!
— Как же вы работаете?
— А зачем нам кнопки? У нас непрерывное производство!
«Ну и ну, — озадачился Буко. — На комбинате нету… У Пунтуса нету кнопок. У кого есть кнопки?»
Бывают же смешные мысли, ассоциации, возникающие из ерунды. Вот и явилось Буко: есть ли кнопки у людей? В самом деле, ерунда. Если разобраться, даже у животных есть кнопки в виде инстинктов и потребностей. И у людей — то включится что-то, загорится азартный огонек в глазах, то погаснет. Или вот вдруг смех разберет. Но если серьезно…
— Кнопки у кого-нибудь есть? — громко спросил Буко. В ответ в экспериментальном бюро тихонько засмеялись.
Буко вышел из конторы. В холле позли бесконечно длинные плоские металлические черви эскалаторов. Они ползли слева направо, вперед, назад, ползли вверх, вниз и везли коробки, бутылки, людей, насосы, отчеты. Один из эскалаторов завез Буко в длинный и узкий коридор с единственной маленькой дверью. В поисках кнопки Буко решил заглянуть туда и оказался за кулисами. Совсем недалеко от него на трибуне стоял отец Лижит, известный оратор Бернар Во, и читал лекцию в большой зал, заполненный людьми.
— Главной своей задачей мы считаем популяризацию знаний. Знать нужно все! — размахивая рукой, говорил Во. — Мы изучили кислоты и щелочи, соли и газы. Мы можем из одних веществ получать другие. Мы легко управляем сложной техникой. Мы покорили атмосферу и океан. Теперь нам плевать на капризы природы. Мы проникли в органический мир. Мы побеждаем бактерии и вирусы. Мы познали, каким должен быть человек, что такое эмоции, как человек переносит стрессы. И теперь нам на него тоже плевать!
— Простите, у вас кнопки есть? — осмелился спросить Буко.
— Что? — отвлекся Во, глаза у него тускло блестели, словно стеклянные.
— Кнопки, спрашиваю.
— Нет. Нету, — мотнул головой Во и снова обратился к залу. — Так. На чем меня прервали? Ах да, на этом… Так вот, если мы все будем знать, мы можем на все плевать и никого не бояться!
«Конечно, у него нет кнопки, иначе бы он давно остановился, задумался бы над тем, что проповедует». Расстроенный неудачей, Буко спустился вниз, где размещался отдел труда и зарплаты. Там у входа спорили двое.
— Рост производительности труда должен опережать рост зарплаты, чтобы фирма не разорилась, — говорил худой гражданин в замусоленном костюме.
— Не в деньгах счастье. Деньги — зло, — возражал розовенький толстячок.
— А что же делать, если отменили деньги? Заниматься натуральным хозяйством, свиней разводить? Деньги — это мера труда. Посредством денег люди обмениваются трудом. Пока существуют труд и люди, будут существовать и деньги.
От толстяка терпко пахло одеколоном.
— Это заколдованный треугольник: есть люди и труд — нет денег, есть люди и деньги — нету труда, потому что зачем же работать милиционеру? А если есть труд и деньги — то это уж не человек, если он скуп и накопительством занимается.