Битва за Рим (Венец из трав)
Шрифт:
– А-а-а… – только и протянул Квинт Сервилий, потеряв интерес к рассказу.
Фабриций провел Квинта Сервилия и его легата Фонтея к своему роскошному особняку, расположенному на самой высокой точке внутри стен города, устроив так, что ликторы и солдаты были расквартированы поблизости в соответствующих условиях, и распорядившись, чтобы рабы гостя были поселены в его собственных помещениях для рабов. Квинт Сервилий пришел в превосходное расположение духа, ощутив столь разностороннее и роскошное гостеприимство, особенно после осмотра своей комнаты, по-видимому лучшей в этом прелестном доме.
День был жаркий, солнце
– Если ты пожелаешь, Квинт Сервилий, – предложил Фабриций, – мы могли бы пойти этим вечером в театр. Сегодня играют «Вакхидов» Плавта.
– Неплохое предложение, – отозвался Квинт Сервилий. Он сидел в тени, в кресле, устланном подушками. – Я не был в театре с тех пор, как выехал из Рима. – Он томно вздохнул. – Я обратил внимание: везде цветы, но на улицах почти ни души. Это что, из-за праздника дятла?
– Нет, – нахмурился Фабриций. – Вероятно, надо что-то предпринять по поводу странной новой политики, которую проводят италики. Пятьдесят аскуланских детей – все италики – отправлены этим утром в Сульмо, а в Аскуле, в свою очередь, ожидают прибытия пятидесяти детей из Сульмо.
– Это необычно! Можно предположить, что они обмениваются заложниками, – заметил разнежившийся Квинт Сервилий. – По-видимому, пицены собираются воевать с марруцинами?
– Я не слыхал никаких разговоров о войне, – ответил Фабриций.
– Тогда, во всяком случае, можно сказать, что факт отправки пятидесяти аскуланских детей к марруцинам и то, что взамен здесь ожидают пятьдесят марруцинских детей, говорит о непростых отношениях между пиценами и марруцинами. – Квинт Сервилий захихикал. – О, разве было бы не замечательно, если бы эти италики передрались между собой? Это отвлекло бы их от нелепой мысли приобрести наше гражданство, не так ли? – Он отхлебнул вина и с удивлением поднял глаза: – Дорогой Публий Фабриций! Охлажденное вино?
– Неплохая выдумка, правда? – обрадовался Фабриций, довольный тем, что ему удалось изумить римского претора, носящего столь древнее и знаменитое патрицианское имя. – Я посылаю людей в горы каждые два дня, и мне приносят достаточно снега, чтобы охлаждать вино в течение всего лета и осени.
– Восхитительно! – Квинт Сервилий откинулся в кресле. – А чем ты вообще занимаешься? – вдруг спросил он.
– У меня заключен договор с большинством окрестных садоводов, – ответил Публий Фабриций. – Я скупаю у них яблоки, груши и айву. Самые лучшие фрукты отсылаю прямо в Рим, остальные перерабатываю в джем на моем заводике, а потом и джем посылаю в Рим.
– О, это превосходно!
– Да, должен сказать, дела идут очень хорошо, – похвастался Фабриций. – Заметьте, если италики увидят, что человек с римским гражданством начинает жить лучше, чем они, то они обычно поднимают шум о монополиях и нечестном ведении торговли, в общем, несут чепуху, как всякие лодыри. На самом деле они просто не хотят работать, а те, что работают, ничего не смыслят в торговле! Если мы оставим им их урожай, фрукты так и сгниют на земле. Я явился в эту холодную и забытую богами дыру не для того, чтобы отобрать у них их дело, а для того, чтобы основать свое! Когда я только начинал,
– Эта история – из тех, что я слыхал и раньше, от Сатурнии до Аримина, – молвил претор, направленный сюда «вникнуть в италийский вопрос».
Когда солнцу оставалось пройти примерно треть пути по западному небосклону и жара в этом прохладном горном воздухе стала ощущаться слабее, Публий Фабриций и его важные гости отправились в театр, к временной деревянной постройке, расположенной возле городской стены таким образом, чтобы зрительские места оказались в тени, в то время как солнце освещало сцену, на которой должна была быть представлена пьеса. Несмотря на то, что пять тысяч пиценов уже заняли места, два первых ряда полукруглого амфитеатра оставались свободными – они предназначались для римлян.
Фабриций в последнюю минуту сделал кое-какие перестановки в центре самого первого ряда. Там нашлось достаточно места, чтобы поставить курульное кресло для Квинта Сервилия, кресло для его легата и третье кресло – для самого Фабриция. То, что они мешали смотреть тем, кто сидел непосредственно за ними, Фабриция не беспокоило. Его гость был римским претором, облеченным проконсульским империем, – человеком значительно более важным, чем любой из италиков.
Вся компания прошла через туннель, расположенный под закругленной кавеей – крытой галереей для зрителей, и появилась в проходе примерно в двенадцати рядах от помоста, обращенного к орхестре – незанятому полукруглому пространству между зрительскими рядами и сценической площадкой. Впереди надменно шествовали ликторы, неся на плече фасции с топорами, за ними – претор со своим легатом и сияющий Фабриций, а позади – двенадцать солдат. Жена Фабриция, которой гости не были представлены, села с правой стороны со своими подругами, но в следующем ряду; первый ряд предназначался исключительно для римских граждан – мужчин.
Когда процессия появилась, по рядам пиценов пробежал громкий ропот. Люди вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть гостей. Ропот перешел в ворчание, рык, рев, сопровождаемый выкриками и шиканьем. Скрывая свой испуг и изумление, вызванные таким враждебным приемом, Квинт Сервилий из семьи Авгуров взошел на помост, гордо подняв голову, и величаво уселся в свое кресло из слоновой кости, будто являлся не всего лишь патрицием, но могущественным монархом какой-нибудь важной державы. Фонтей и Фабриций последовали его примеру, а ликторы и солдаты заняли места по бокам и рядом с помостом, зажав фасции и копья между голых коленей.
Началась одна из лучших и забавнейших пьес Плавта в прелестном музыкальном сопровождении. Труппа была странствующей, но хорошей. В ней играли и римляне, и латиняне, и италики; греков не было, потому что труппа специализировалась на латинских комедиях. На празднике Пикуса в Аскуле они выступали каждый год, но на этот раз обстановка была иной: подспудные антиримские настроения, прорвавшиеся у пиценских зрителей, оказались чем-то совершенно новым. Поэтому актеры с еще большим рвением приступили к работе, расширяя комедийные линии пьесы дополнительными нюансами интонации и жестикуляции, решив, что до конца спектакля сумеют развеселить пиценов и развеять их дурное настроение.