Битва за Салаяк
Шрифт:
Самуэль сидел рядом и ножом делал крохотную насечку на серебряной палочке Торкиля.
– Что ты делаешь, Самуэль?
– Это чтобы считать, сколько дней мы пробудем в пути.
Никлис тоже взял с собой палочку, но вынимать не стал. Люди могут испугаться, если узнают, что это серебро хвитров. Или еще чего доброго, украсть. Из страха, что их могут разыскивать по подозрению в убийстве дяди, братья решили скрыть свою настоящую фамилию и место, откуда они прибыли.
– Давай как-нибудь по-другому окрестим нашу Долину Скорбей, – шепотом предложил Никлис. – Придумаем ей название получше.
– Какое же?
– Скажем, что прибыли из Долины
– Долина Викингов, говоришь?
И Самуэль так громко расхохотался, что на него тут же прикрикнул шкипер с мостика.
– Эй вы там, тихо! Ишь расшумелись! Еще не хватало беду накликать!
Никлис внимательно посмотрел на него.
– О какой беде вы говорите, господин шкипер?
Шкипер кивнул на воду за бортом.
– Уж больно глубокое это озеро Веттерн, прямо подземная бездна… И говорят, что на самом дне этой бездны живут страшные чудовища!
Никлис уставился на черную воду. Воображение тут же нарисовало ему образы гигантских извивающихся змей, но вслух он ничего говорить не стал.
После двух дней плавания, во время которых они успели зайти в три гавани: Висингшё, Хьё и Вадстена, – озеро стало мелеть и в конце заканчивалось скалистыми шхерами, из которых вытекала небольшая речушка. На восточном берегу реки виднелось скопление крестьянских дворов, посреди которых шумела-волновалась торговая площадь.
– Аскерсунд! – объявил шкипер. – Конечная гавань!
Когг причалил к деревянным мосткам. Братья ступили на землю, на поросший травой зеленый луг. Никлиса с непривычки пошатывало после качки.
– Добро пожаловать на сушу!
Они очутились в самом центре людского столпотворения, где их тотчас же окружили крестьяне и пивовары, наперебой предлагавшие свой товар.
– Хлеба! Кому хлеба! Только что испеченного хлеба!
– Не угодно ли сыграть в кости?
Торжище на берегу речушки оказалось куда более оживленным, чем ярмарка в Экшё. Вокруг бегали дети, просили подаяние монахи, танцевали и пели шуты.
Чуть поодаль на луговинах вдоль берега выстроились ряды солдатских палаток. Сотни ополченцев дожидались там выхода в поход. Те, кто не спал, играли в кости, острили копья или ладили тетивы для луков. Несколько солдат выделялись своим ростом и силой на фоне остальных. Оружие в их руках казалось игрушечным.
Крестьяне, тоскливо думал Никлис, обводя взглядом походный лагерь. Одни лишь крестьяне. Ни одного настоящего воина.
Они с Самуэлем, конечно, тоже по-прежнему оставались крестьянами, даже несмотря на то что упражнялись на деревянных мечах. И прикончили своего дядю.
Братья медленно шагали между палаток, и внезапно среди моря чужих лиц Никлис заметил одно знакомое: возле одной из палаток на земле сидел господин Арбман с кожаной повязкой на лице и, как обычно, жевал кровяную колбасу.
Братья выступили вперед.
– Вот мы и здесь, – сказал Самуэль.
Единственный глаз Арбмана оторвался от лицезрения колбасы и посмотрел на ребят. Толстяк довольно кивнул.
– Так вы нашли войско, Junge? Значит, в вас есть жажда крови и желание драться!
Никлис вспомнил о мертвом дяде Стейне, лежащем на полу в кухне, и спросил.
– Когда мы получим наши мечи?
Арбман засмеялся и откусил еще кусок колбасы.
– Вам не понадобятся мечи. – Он сглотнул и встал. – Для разделки мяса нож куда сподручнее… Ведь вы будете командовать арьергардом!
– Разве командующему не полагается иметь меч? – с подозрением поинтересовался Никлис.
Арбман только рукой махнул.
– Идемте со мной, Junge!
Они последовали за ним, мимо палаток и дальше через рыночную площадь. И наконец оказались на огороженном участке луга, где царила большая суматоха. Кричал петух.
– Bitte [15] , — произнес Арбман. – Вот он, ваш арьергард!
Никлис с Самуэлем замерли, уставившись во все глаза.
Перед ними было целое стадо свиней. Две взрослые свиньи и штук пятнадцать визгливо кричащих поросят.
Они громко хрюкали, дружно уткнув свои рыла в землю, и никому из них и дела не было до братьев.
– Отряд готов к выступлению! – громко объявил Арбман. – Взрослых свиней зовут Кюхен и Келлер. У поросят имен нет… Вы будете ухаживать за ними, Junge. Ну и резать по мере надобности.
15
Пожалуйста (нем.).
– Резать? – переспросил Самуэль.
– Jawohl, – кивнул Арбман. – Во время похода на север поросята станут колбасой. Замечательной кровяной колбасой!
На север
Змей подо льдом
Ловиса Георгсдоттир протрубила в свой пастуший рожок [16] и прислушалась.
На озере Стуршён начал ломаться лед, и девушка стояла почти у самой кромки черной воды. Она немного выждала и снова затрубила. В сгущавшихся сумерках пение длинного рожка звучало как жалобный плач великана.
16
Пастуший рожок, или лур – традиционный скандинавский духовой музыкальный инструмент, изготовляемый из хвойных пород деревьев и перевитый берестой. Представляет собой узкую трубу около 2 метров длиной с небольшим раструбом на конце. Лур применялся для подачи пастушьих, охотничьих и военных сигналов, а также для передачи звуковых сообщений на большие расстояния и отпугивания злых лесных духов и существ. Существовал целый набор мелодий и напевов практически на все случаи жизни.
Громкий протяжный клич разнесся над гладью озера и эхом отозвался в горах. Ловиса призывала Змея.
Приди, мысленно просила она. Приди ко мне… Я хочу тебя видеть!
Стояла весна, и лед, треснувший под жаркими лучами солнца, пропускал под воду звуки с поверхности.
На юге наверняка уже началось лето. Но здесь, на севере, вершины гор до сих пор были покрыты снегом, а поверхности водоемов затянуты серыми тяжелыми льдинами. Но этот пейзаж казался Ловисе куда более диким и волнующим, чем тот, к которому она привыкла в Уппсале, где ей довелось провести три года.