Битва за страну: после Путина
Шрифт:
Началась презентация. Доклад — пять минут, минутный перебор — уже навязчивый колокольчик от модератора, выступай хоть министр. Минута на вопросы-ответы. Все ждали вопросов от Столбова, но он молчал. И поднимался следующий оратор.
Доклады чем-то напоминали сушеные соевые комья, из которых можно сделать хоть псевдотворог, хоть псевдосыр, хоть псевдобифштекс. Констатировался глубокий, и даже катастрофический упадок. Вяло ругали предшественников: отсталую советскую школу, развал образования в лихие 90-е, и продолжение развала в вороватые нулевые. Когда кто-то по второму кругу
Дальше было про сохраненные традиции, про лучшее в отечественной педагогике, про лучшее, взятое из международного опыта, но при этом и про нежелательность непродуманных экспериментов…
Тут Столбов прервал выступающего.
— Это смотря какие эксперименты, — улыбнулся он. — Дурные эксперименты не нужны никому, а вот умные — очень даже нужны.
Ответ — молчание. Оратор взглянул на президента, уловил короткий кивок, правильно понял и сел.
— Спасибо, — сказал Столбов. — Относится ко всем. Ваше видение концепции я уже понял и с проектом знаком. Не только знаком. Успел отдать его на рецензию и даже получить результаты.
Аудитория — дяденьки в строгих костюмах, чиновные дамы со строгими прическами — взглянули с настороженным недоумением: что за рецензенты? Иностранные?
— Кто они? Ваши коллеги, — Столбов, казалось, услышал непроизнесенный вопрос. — Я дал распоряжение рекорам. Кто такие рекоры, надеюсь, знаете?
Несколько секунд длилось суетливое переглядывание, взгляды-намеки. Мол, я знаю, конечно, но знать не начальское дело, пусть выступят подчиненные. «Мы-то знаем, — казалось, говорили подчиненные, — но отвечать дело начальства».
— Это региональные координаторы, проводящие на местах политику нового руководства, — наконец сказала дамочка, с вольной, можно сказать, игривой прической. Столбов кивнул.
— Можно и так. Рекоры — это, в общем-то, обычные люди, которые за последние двадцать лет не спились и не свалили за рубеж, но смогли что-то сберечь или создать, без воровства и прямой связи с ОПГ. Таких вот людей я нахожу или мне находят. И я ставлю им тяжелую и неблагодарную задачу: проследить, чтобы в регионах, а также и в Москве, мои реформы проходили без саботажа, воровства и обычного маразма.
— Понятно. И вы отдали проект на рецензирование этим комиссарам? — спросил невысокий, молодой, но капитально лысый зам.
Столбов пристально посмотрел на него, оценивая в полном смысле слова. Костюмчик от Маррини за полторы тысячи евро. Запонки, каждая стоимостью в костюм выпускного бала сельской школы. Часики, Тиссо-эксклюзив, продолжим сравнение — трехмесячный фонд зарплаты районной средней школы. Даже имя вспомнил — Иван Сорин. Компромата — лет на пять. А ведь смельчак. Не стал прибедняться, не стал отсиживаться. Надо попробовать его сохранить, дерзость понадобится.
— Не им. Я, когда общался с рекорами, кто помоложе, спрашивал впечатление от школы. Кто-то говорил: «Вышел за порог и забыл поскорее». Кто-то: «Всему обязан Сергею Иванычу». Я выясняю, кто этот Иваныч — учитель или директор. Учитель — ладно, если директор —
Последние слова Столбов произнес без улыбки. Резко хлестнул, так, что минобразовцы вздрогнули, уперлись взглядами в стол. Сорин незаметно сел.
— Так вот, — с прежней мягкостью произнес Столбов, — я поручал узнать, сколько у этого директора за последние годы из школы выпущено состоявшихся людей. Тех, кто устроился в фонды менять бумажки на бумажки, не рассматривал. А руководителей в реальном секторе. И когда две недели назад таких вот директоров средней школы, выпускающих качественный продукт, набралось десять человек, все они фельдъегерской почтой получили проект вашей концепции. С моей личной просьбой: внести свои поправки, чтобы получить школу, за выпускников которой не должно быть стыдно. Ни мне, ни вам.
Секретарша раздала бумажные папки. Кто-то сразу сунул в них нос, кто-то глядел с тревогой, не раскрывая. Так бедный, но понтоватый подросток, пригласив подружку вместо фаст-фуда в ресторан, робеет раскрыть книжицу счета.
— Директора, как я и предполагал, оказались людьми деловыми, — продолжил Столбов, — за неделю откликнулись все. Люди они разные. Тут и директор московской языковой гимназии, которую в прошлом году чуть было ваша братия не закрыла за излишнюю элитарность. Точнее, — Столбов опять хлестнул взглядом и фразой, — за то, что никакая элита там не учится, сами знаете, элита учит детей в Англии. Тут и директор районной школы, о которой просто забыли. Ну, ученики бывшие помнили, потому она и выжила. Но мысли у этих разных директоров примерно схожие. И взгляд на российскую школу, точнее, на смысл ее реформирования, у них одинаков.
Пауза. Столбов опять посмотрел на педагогический генштаб, ожидая то ли вопросов, то ли возражений. Но в ответных взглядах читались лишь раздраженная усталость и неслышные реплики… Сколько этих самых реформ было… Опять за старое, то есть за новое… Неужели непонятно, что в этой стране, с этим народом не то, что ничего не построить, но ничего не перестроить… Сохранить бы, и то вряд ли.
И все-таки под пеплом усталости и страха (кто из присутствующих не воровал, не пилил?) тлел уголек интереса. Поэтому, не дожидаясь окончания президентской речи, заглядывали в папки.
— А цель, дорогие мои, хорошие, наша общая цель вот какая: выпускать ученика с хорошими базовыми знаниями. Умеющего работать головой, а также не стыдящегося работать руками. Школа, в которой настоящего умника определят годам к двенадцати и дадут ему такое образование, будто он родился в вашей семье, Иван Анатольевич, — взглянул на Сорина, тот от неожиданности вздрогнул, уронил папку на пол, — а если ученик, наоборот, учиться не хочет, то сориентируют его на хорошую, честную физическую работу. Всех до одиннадцатого класса тащить не будем. Это так, генеральная цель, а конкретных идей много. Уже прочли?