Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
Впрочем, и остальные члены совета помалкивали недолго – всего одно заседание. Добро быстро забывается и во время второго бояре с окольничими и стольниками взялись за старое, бурно поддерживая Гермогена. То есть ускакал и другой «заяц». Оставалось удовольствоваться тем, что двух, вопреки пословице, я все-таки завалил. Но утешаться этим я мог в оставшееся от заседаний Малого совета время, а сидя на них мне об этом как-то не думалось.
Да еще моя несдержанность. Всякий раз, направляясь рано поутру на совет, я давал себе слово пускай не соглашаться явно, но хотя бы молчать, о чем бы ни шла речь, и постоянно о том забывал. Впрочем, когда вспоминал, все равно не молчал. Совесть не позволяла.
К примеру, во время обсуждения вопроса, касающегося денег, точнее, новой подати в связи с предстоящими торжествами: венчанием на царство и государевой свадьбой….
Глава 9. Стриженых не стригут
Признаться, я и не представлял себе, что для организации этих празднеств требуется столько серебра. Но в любом случае сдирать его с народа нельзя. Прямо тебе копия двадцать первого века: Москве веселиться, а Руси прослезиться.
Нет, возможно, я бы сдержался, промолчал, но как назло припомнились деревни, в которых доводилось ночевать совсем недавно на обратном пути из Прибалтики в столицу. Одни избы чего стоят. Все какие-то почерневшие, по большей части запущенные, обломанные и неряшливые, а половина и вовсе ушли в землю и походили то ли на свинарники, то ли на собачьи конуры. Маленькие – голову не просунуть – окошки, затянутые мутными бычьими пузырями, покосившиеся двери. Крыши местами сползли, местами провалились. Где чернеет гнилая дрань, где клочьями торчит солома, прикрепленная жердочками. Трубы под стать домам – деревянные, обгрызенные и закопченные.
Одежонка на крестьянах соответствующая. Лохмотьями не назовешь, но и приличной язык не повернется. Про еду отдельная песня. Впрочем, какая там песня. Скорее стон. Специально заглянул в пару-тройку изб и повсюду одно толокно – толченая немолотая овсяная мука с квасом и солью. А вприкуску к нему хлеб пополам с мякиной. Да и то не везде – в одной избе меня вообще угостили не пойми чем. Этот кусок и в руки-то брать неприятно, настолько он походил на высохший комок грязи. Позже у хозяек узнал, что он с лебедой и сосновой корой. В качестве эксперимента я, стараясь не морщиться, мужественно откусил, добросовестно прожевал и проглотил. Хватило меня на один кусочек – нельзя испытывать терпение своего желудка.
А ведь я выбирал не самые убогие избы. Да и у старост стол не ломился от всевозможной снеди. Получше, конечно, и еда удобоваримая, и квас трёх сортов – на меду, клюквенный, яблочный, да и хлеб приличный, без подмеса. В лапше даже сало имелось. Но все одно – особо не разгуляешься. А деньки, между прочим, не постные – мясоед. Вот только нет у них на столе мяса-то. Нам крестьяне нашли, что продать, но как я выяснил, половина, польстившись на звонкое серебро, приволокла всю живность до последней курицы.
И эти деревни, наряду с прочими, юный престолоблюститель с подачи своих многомудрых советников собрался обложить дополнительным налогом. Молодец, ничего не скажешь.
Кроме того, если вспомнить о поздних морозах, обрушившихся на страну вместе со снегопадом в середине мая, налагать на людей новую подать ни в коем случае нельзя. Я хоть и несведущ в сельском хозяйстве, но и то понимаю, что урожай озимых в это лето крестьян не порадует. Да и с яровыми неизвестно чего ждать. Хлестанут дожди на уборочную и все: сидеть народу без хлеба. И тогда впору думать не о новой подати, а о помощи, где для них зерно на семена взять. Я сам по такому случаю снарядил гонца в Речь Посполитую, дав команду ребятам из «Золотого колеса» и отменив свой запрет на игру в долг для шляхтичей.
Основания для такого запрета при игре в рулетку у меня имелись, даже несколько. Во-первых, если подавать в суд на взыскание денег, неизвестно в чью пользу вынесут решение. Во-вторых, в случае разбирательства может всплыть наружу подлинное происхождение официального владельца заведения (так ты из Руси!) и тогда жди чего угодно.
А плюс к тому и в-третьих: становился неизбежным погром казино. Ну как с евреями, надеявшимся заняв кучу денег королям, герцогам и графам тем самым обезопасить себя от нападок. А того невдомек, что графу проще натравить на них чернь, чем уплатить огромный долг. Когда именно произошел бы погром казино – неведомо, но что рано или поздно это случилось бы, к гадалке не ходи. И цель одна – изничтожить долговые расписки, по которым нечем платить.
Потому я отменил запрет не полностью, но сделав существенную оговорку. Отдавать заем шляхтич должен не серебром, а… зерном. Да, да, я не оговорился. По сути, получалась обычная закупка на корню урожая по заранее установленной цене. Причем при выдаче денег я указал не скупиться и устанавливать цену зерна выше той, которую шляхтичи получили бы в результате обычной его продажи какому-нибудь купцу.
Для чего я это сделал, думаю, понятно. Здоровенные амбары в Кремле, предназначенные для запасов зерна, третий год пустовали. Покойный государь Борис Федорович не поскупился, отдал людям все в голодные годы, а заново заполнить их не успел, умер. Дмитрий же…. Это он на словах превеликий печальник о народе, а на деле…. Впрочем, исходя из поговорки – о покойниках либо хорошее, либо ничего – лучше промолчу.
А на заседании заставить себя промолчать я не смог. Голодные глаза людей вспомнились. Да еще мальчишка в одной из деревень. Маленький совсем пацаненок, лет семи-восьми, не больше. Никогда не забуду, как тоскливо он смотрел на кусок хлеба в моей руке, который я тогда пытался съесть. И добро бы стоящий, а то ведь тот самый, походивший на комок грязи. Пока я усиленно его пережевывал, собираясь с духом, чтоб проглотить, он все продолжал на меня смотреть. Жадно. Не отрываясь.
И слюну сглатывал.
Отдал я его ему, разумеется. А когда он его умял, причем влет, и снова просительно на меня уставился, повел с собой и приличной едой угостил. Ну и мясом. Да и остальных деревенских, потолковав со своими людьми, к котлам с нашим варевом пригласил, равномерно распределив их по своим десяткам. Подумаешь, лишний человек. Где десяток от пуза наестся, там и одиннадцатый сыт, да и двенадцатый голодным не останется. Когда мы утром отплывали, люди долго стояли на берегу, провожая нас. Глаза у них вновь были такими же голодными, как и накануне.
А на них нынче собираются новую подать возложить. Ну и как мне молчать?
Кстати, как я потом понял, вопрос с налогом был практически решен. Не видел никто иного выхода, ибо в казне денег по-прежнему не имелось, а занимать у англичан мы с моей подачи отказались. И Годунов, осведомившись о моем мнении, действовал больше из вежливости, уверенный, что я поддержу остальных.
Как бы не так. Я поднялся со своего креслица и выпалил:
– Не хлебом единым жив человек, хочется и мяса, государь. Хотя бы иногда.