Шрифт:
Пробуждение
Сон отступал медленно, вязко. Реальность, как липкую патоку, выдавливала его из тела, заполняя образующиеся пустоты не менее липкими, но гораздо менее желанными ощущениями.
Шея затекла, и дело вовсе не в подушке, теперь она всегда затекала во время сна. Привычная усталость, несмотря на продолжительный сон, наполняла конечности, мышцы, мозг. Утренняя упругость в нижней части тела напомнила о существовании давно не использовавшегося по назначению органа.
Оставалось лишь открыть глаза и загрузить себя в очередной тур игры под названием «Жизнь». Скучной, унылой, давно надоевшей игры.
Влажный ком смятой простыни упирался в бок. Во рту пересохло. Жарко!
Можно открыть окно, но вставать не хочется.
Не хочется вставать. Не хочется открывать глаза. Не хочется просыпаться. Не хочется жить.
В конце концов, жара не доставляет особого дискомфорта, если не обращать на неё внимания. Чего нельзя сказать о мочевом пузыре. Организм, независимо от желаний своего временного обитателя, просыпаясь, втягивал разум в тесные рамки реальности.
Можно сходить под себя. Шах и мат мерзкой реальности, с её законами, потребностями и скукой.
Можно сходить под себя, но что–то мешает расслабить нужные мышцы. Опять реальность, с её условностями и правилами. Она, как невидимый эфир, проникает везде, и всюду оставляет свои следы. Такие существенные, вполне овеществлённые следы.
Нужно вставать. Вновь оно победило. Изо дня в день тело одерживает все новые и новые победы над разумом. Разум служит телу, даже не замечая того, что обслуживает его, а не свои потребности. Разум – раб тела. Раб жестокого и очень властного хозяина.
Тело хочет покинуть постель. Ну, так что же? Пусть оно сделает это по самой сложной для него траектории.
Под злорадную ухмылку свободного человека, спрятанного в слоях готовой к разложению плоти, напряглись передние мышцы живота, пальцы рук ухватились за матрац, напряглись бицепсы, дыхание замерло, чрезмерное напряжение сковало тело.
Мышцы, вернее, то, что от них осталось, не справились с этим простым испытанием, и тело, готовя ответный удар, произвольно уложило на подушку вспотевшую голову.
Волна тошнотворной усталости накатила почти мгновенно, ритмичной болью в висках отражалось биение поднявшегося к горлу сердца, голова закружилась, и многочисленные серые пятна расползлись, закрывая собой обозреваемую часть потолка.
Ощущение, похожее на мимолётный сон… Но это обман, которому нельзя поддаваться. Очень скоро сознание вернётся, принеся с собой неминуемую боль в голове, груди или в какой–нибудь другой части обширного тела.
А ведь так было не всегда.
Когда–то разум и тело были одним целым, и невозможно было с уверенностью сказать, кто чьи потребности удовлетворяет. Здоровый человек не чувствует разницы между своим физическим и ментальным воплощением. Здоровый человек – это цельный механизм, и лишь когда тело из источника свободы и радости превращается в тяжкую ношу и обузу, двойственность человеческой природы становится очевидной.
Боль отступила, оставив на своём месте серую пустоту.
Резь внизу живота усилилась, заставляя мечтать о том блаженном чувстве, с которым отработанная жидкость покидает организм, унося с собой остатки расщеплённых белков.
Пожалуй, стоит согласиться с тем, что сегодня силы противников были равны (вернее, противники были равны в своём бессилии).
Левая рука с трудом ухватилась за металлическую спинку кровати и плавно потянула, переворачивая тело на правый бок.
Серая стена с расширенным дверным проёмом без двери, прикроватная тумбочка с разграбленной аптечкой, специальное кресло с большими колёсами и небольшая фотография в рамке медленно, сменяя белую пустоту потолка, появились в поле зрения.
Взгляд привычно задержался на фоторамке без стекла. Теперь фотография в ней уже не вызывает ни злости, ни уныния, ни жалости к себе. Все эти эмоции исчезли вскоре после того, как исчезло стекло, разбившись о, несомненно, более крепкую бетонную стену.
Фотография…
Фотографии и воспоминания – вот всё, что осталось, всё, что радует, утешает и бередит душу.
Фотография
В будние дни, тем более в такое время, в супермаркетах мало покупателей. Пустые ряды стеллажей с разномастным товаром, редкие разговоры продавцов вполголоса и плавное гудение холодильников. В выходной их не слышно. Гул людской толпы поглощает всё, и даже звук работающих сканеров на кассе в выходной день кажется значительно более тихим.
Ряды с бытовой техникой закончились, и на смену им выплыли полки с мягкими игрушками и детскими книгами.
– Может быть, его? – с надеждой в голосе спросила Аня.
Небольшой, но ужасно толстый кот в голубой беретке и с якорем, вышитым на правой лапе, прижался мордой к её губам.
Красивое девичье лицо не оставило на довольной морде кота ни ярких пятен помады, ни чёрных штрихов туши. А всё потому, что Аня в свои почти полные шестнадцать лет ещё не пользовалась косметикой.
Её по–женски красивое лицо всё ещё сохраняло черты невинности, а длинные русые волосы вкупе с почти детским румянцем на щеках только подчёркивали красоту.
– Он такой смешной!
– Барахло, – без злости, возможно, даже в чём-то оправдываясь, сказал Саша.
Он с небольшим усилием, выдернул мягкую игрушку из рук девушки и бросил её обратно на полку.
– А что тогда? – раздражённо спросила Аня.
– Давайте вот это, – предложил Слава, беря с горы коробок, установленных посреди центрального ряда, полулитровую бутылку какого–то акционного алкоголя, без магнитной бирки.
– Нет, – возразил Саша.
Рядом со Славой он казался почти взрослым. Рост «выше среднего» и не по возрасту развитая мускулатура могли ввести в заблуждение кого угодно, но лишь до тех пор пока не заглянешь Сане в лицо.
Бывают такие парни, которые во всё время взросления сохраняют самые явные детские черты. И дело, кажется, не в форме носа или овале лица. Их детскость прячется в уголках губ, выражении глаз и мимике, которые катастрофически не успевают за стремительным взрослением, подгоняемым гормональным взрывом.
Саша сосредоточено всматривался сквозь пустоту центрального ряда в расставленные всюду товары и вывески.
– Что он ищет? – раздражённо спросила Аня.
– Не знаю, – честно ответил Слава.