Благими намерениями
Шрифт:
Практически под самыми передними колесами «ханомага» расцвел небольшой огненный шар, впрочем не причинивший никакого вреда бронетранспортеру. Но я не обратил на это никакого внимания. Если я правильно догадался… Все внимание приковано только к перевернутому «мерседесу». Секунды замерли, превращаясь в вечность… Взрыв выстрелил во все стороны осколками стекол, еще остававшихся целыми после аварии в «мерседесе», выбросил из всех отверстий машины щупальца дыма, перемешанного с язычками огня. Сделали! Если Кох и выжил, несмотря на то что его машину опрокинуло взрывом, а потом изрешетило пулями, то теперь он на все сто процентов — труп.
— Да-а-а!!! — заорал я. Радость! За спиной словно выросли крылья, и показалось, что даже мои мертвые друзья радуются вместе со мной. Их гибель не напрасна!
Засмотревшись на дымящуюся машину ныне покойного гауляйтера, я не заметил, что неподалеку от меня покатился по снегу небольшой, похожий на яйцо предмет. Точнее, заметил, но уже слишком поздно. Все, что я успел, — только чуть дернуться в сторону от шипящей гранаты.
Что-то толкнуло меня в правый бок. Настолько сильно, что отшвырнуло на пару метров в сторону. Все тело тут же онемело, словно парализованное. Только потом я понял, что в ушах звенит так, словно я оказался в самом центре огромного колокола, в который кто-то лупит со всей дури. К горлу подступил вязкий комок. Я закашлялся, и тут же мой рот наполнился соленым привкусом железа. «Кровь, — понял я и почувствовал, что одежда стремительно промокает. — Достали-таки! — Я перевернулся на живот и попытался встать. — Ты же не думал остаться в живых сегодня?..» Боли нет. Но все тело сковано слабостью, словно лишилось костей и держится на одних напряженных мышцах. Перед глазами все сверкает — мир видится в ярких разноцветных вспышках, перемежаемых белым шумом мельтешащих точек. Ноги подогнулись еще до того, как я сумел встать на колени. Лежа на боку, я увидел, как из-за гребня курганчика показалась голова в каске, на которой в белом шилдике чернеют две руны «зиг». Значит, все… Я снова сплюнул кровь, наполнившую рот. Легкое, что ли, повреждено…
Глядя на меня — мне показалось, что прямо в глаза, — немец поднял автомат, направил ствол в мою сторону. Что-то крикнул назад, не сводя с меня взгляда…
— Дев… — Я закашлялся. Голос звучит хрипло и чуждо. Еле слышно. — Девятое… мая… сор… ок… пятого…
Глядя прямо в глаза немцу, я снова сплюнул кровь и улыбнулся.
Эпилог
Я парю в пустоте. Я и есть пустота! А пустота есть я. Я — все, и я — ничто. Я — исчезающе малая планета, и я — огромная, словно сама Вселенная, пылинка на этой планете. Я вишу в нигде без движения, и одновременно меня тянет куда-то… Куда?
Перед моими глазами — у меня есть глаза? — проходят бесчисленные мириады мгновений, каждое из которых, застывая, превращается в картинку, словно кадр киноленты. И этих кадров — даже не берусь назвать цифру. Ее попросту не существует. Да что ж такое! Куда меня тянет-то так?!!
Передо мной — или во мне? — появился крохотный шарик. Крохотная громадная планета… Вспышка… Что это за город? Город замер, окутанный страхом. Нет, это не один город — это два города. Абсолютно одинаковые, но неуловимо разные. И там, и там одинаково ходят люди в военной форме… Одинаково, но по-разному. «Немцы» — всплыло в голове слово. Что это означает? «Немцы»? Вспышка…
Высокий молодой человек в серой военной форме сидит за длинным столом. «Обер-лейтенант» — снова при виде витых серебряных погон на его кителе всплыло в памяти непонятное слово. Он не один в просторном кабинете. Напротив него, за большим письменным столом, приставленным к тому длинному столу, сидит еще один — полноватый мужчина, преклонных лет, с зачесанными назад черными волосами, чуть тронутыми проседью, и с небольшими усиками над верхней губой. На его форме сверкает ряд медалей, кресты… Дубовые листья серебрятся в петлицах. Кроме этих двоих, в кабинете еще трое — двое сидят по бокам длинного стола, как раз между молодым и усатым, который, как я понял, и является хозяином этого кабинета. Еще один сидит в другом конце кабинета, между высокой дверью и рядом окон. У ног хозяина кабинета зевнула громадная овчарка…
— …После ранения работаю по снабжению своего участка фронта. — Молодой выглядит спокойно, но он очень напряжен внутренне. Слишком напряжен…
— Какого? — Хозяин кабинета сверлит своего собеседника пристальным взглядом. Словно взвешивает, оценивает, обмеряет…
— Курского. — Обер-лейтенант потянулся к нагрудному карману, хотя ему гораздо больше хочется запустить руку в правый карман брюк, где рядом с носовым платком ждет своего часа небольшой пистолет.
Трое, не принимавшие участия в разговоре, заметив движение, тут же напряглись. Даже привстали, прожигая молодого человека взглядами. У его ног тут же оказалась и собака… Обер-лейтенант замер, так и не донеся руку до кармана.
— Не беспокойтесь, — поднял руку хозяин. — Вы ведь показывали документы моему адъютанту?
Обер-лейтенант снова опустил руку на стол, и напряжение в кабинете, пусть и не до конца, спало. Снова потянулся разговор. Ничего не значащий: «Откуда вы родом?», «Какие настроения в армии?»… Но дальше, я всем естеством почувствовал, прозвучала ключевая фраза этой беседы. Сам хозяин кабинета даже не заметил того, однако эхо сказанного загремело, многократно повторяясь, в голове обер-лейтенанта.
— …Возвращайтесь к себе в часть. Имейте в виду: фюрер именно на вашем курском участке готовит хороший сюрприз русским. — Хозяин многозначительно посмотрел на посетителя, но тот, несмотря на бушевавшую внутри бурю, вызванную этими словами, ничем не выдал своих чувств. Единственное — желание выхватить оружие и застрелить своего собеседника вдруг куда-то исчезло.
— Я не сомневаюсь, герр гауляйтер, — ровным голосом произнес он, чуть склонив голову.
«Гауляйтер»? Почему, услышав это слово, я вспомнил еще одно — «Кох»? Что такое «Кох»? Или… Гауляйтер — это, судя по всему, хозяин кабинета. Может, «Кох» — это его имя?
— Я удивлен, что вы, заслуженный офицер германской армии, человек арийской крови, да еще родом из Пруссии, ходатайствуете за какую-то польку. — Гауляйтер резко переменил тему разговора, но обер-лейтенант совсем не удивился. Кажется, разговор переключился на причину этого визита.
Говорили о какой-то «фройляйн», которой пришла повестка отправляться на работу в Германию, но обер-лейтенант ходатайствовал о том, чтобы оставить ее в Ровно. Разговор продолжался еще долго, но в конце концов гауляйтер написал на бумаге, лежащей перед ним: «Оставить в Ровно. Предоставить работу в рейхскомиссариате». Дождавшись позволения, обер-лейтенант поднялся и, взяв переданную через охранников бумагу, покинул кабинет. В приемной его ждала девушка. Та самая фройляйн…
Картинка потускнела и стала расплываться. Словно растворяется… Новый кабинет, гораздо больший, чем предыдущий… Длинный стол, весь накрытый огромной картой, за которым сидят люди, судя по погонам — больших званий. Еще один человек, с пышными усами и прищуренными глазами, посасывая трубку, ходит вдоль стола.
— …Донесение от отряда Медведева, — докладывает кто-то. — Немцы готовят большое наступление под Курском…
Голос звучит все тише… Картинка окончательно расплывается, а на ее месте начинает проступать другая. Она становится все четче, и я понимаю, что снова оказался в первом кабинете… Однако выглядит он не совсем так, как раньше. Несомненно, это тот же самый кабинет, но стол стоит чуть по-другому. Другой письменный прибор, другая лампа… В кабинете на этот раз только двое. Все тот же обер-лейтенант стоит, вытянувшись, посреди кабинета. А напротив него тоже стоит, оперевшись кулаками в стол, уже совсем другой собеседник. Длинный и худой, как жердь, со злым прищуром глаз…