Благими помыслами
Шрифт:
Борис Васильевич Горбатый. Старший сын местного губернатора.
Султан Бегишевич Кара-Мурза. Приятель Бориса Горбатого.
Ян Кшиштоф Бжезинский. Приятель Бориса Горбатого.
— Кхм, — в раздумьях издал неопределенный звук Рябов, — в прошлый раз в жертву были принесены одни только преступники. Интересно, в чем оказались виноваты последние шестеро?
— Это я тоже подслушал, — затараторил демон, желающий продемонстрировать свою полезность, — дом этот публичный, он, помимо самых обычных, оказывал еще услуги определенного рода. Есть у вас, людей, любители помучить. И, как говорят полицейские, собиравшие эти сведения,
— С полицейскими и этими тремя, из чистой публики, понятно. А что тогда там делала повитуха? — Сразу уловил нестыковку в описанной картине молодой сыщик. — Вряд ли ее пригласили для принятия родов в тот момент, когда у них там шло особое обслуживание, тем более, что и роженица в публичном доме — это вообще нонсенс.
— А вот по поводу присутствия повитухи никто из сударушек этого дома вообще ничего путного пояснить не смог. Так выходит, что не приглашал никто ее в тот вечер, хотя дела конкретно с ней в прошлом имели. Она помимо того, что роды принимала, конкретно у сударушек этого веселого дома еще и плоды вытравливала.
— Значит, вот с этой-то нестыковки мы и начнем наше расследование! — С вдруг нахлынувшим энтузиазмом заключил Рябов.
Впрочем, энтузиазм энтузиазмом, а на практику надо собираться. Еще как там Павел Никитович посмотрит на то, что Андрей вчера не стал его с добытыми сведениями дожидаться. Запросто может и обругать, если не еще чего похуже. Вряд ли у полицмейстера после встречи с губернатором настроение хоть на чуточку в гору пошло.
И таки да, настроение у всех собравшихся на совещание у полицмейстера было, что называется, похоронным. Полицейские офицеры в кабинет своего начальника заходили молча, разве что обозначая свою приязнь к отдельным собравшимся рукопожатиями, также молча садились, укрываясь, как за крепостной стеной, выставленными на всеобщее обозрение какими-то бумажками, которые, вроде как, старательно читали и перечитывали.
А у Рябова к этой безрадостной всеобщей атмосфере добавился и еще один демотивирующий стимул: Жаднов, зараза, на своем рабочем месте так и не объявился.
Наконец, с некоторым запозданием, в свой кабинет протопал сам Подъяпольский. И сразу от его мрачного вида в кабинете словно еще всем здесь находящимся на плечи по тяжелому давящему мешку подвесили, настолько хмурый был у него вид.
— Господа офицеры, — начал он сегодняшнее собрание с натурального разноса, — я, кажется, вчера отдал ясный и недвусмысленный приказ, сор из избы не выносить, и это преступление, в котором замешаны столь высокие фигуры, ни с кем из посторонних не обсуждать?
Среди собравшихся тут же прокатился негромкий не то возмущенный, не то недоуменный говорок. Каждый посчитал своим долгом сообщить рядом сидящим о том, что именно от него эта информация никуда на сторону уж точно не ушла.
— Молчать! — Вдруг взъярился главный полицейский города. — Если вы все, как один, молчали, то почему ж тогда ко мне в пять часов утра от губернатора прислали записку с порицанием, что мои подчиненные своими инсинуациями пятнают честь его погибшего сына?
М-да! Жесткая вышла
Однако сам Рябов в это утро даже, вроде как, некоторую радость испытал. Павел Никитович, убедившись, что его запропавший писарь возвращаться к исполнению своих служебных обязанностей даже и не думает, взял на это место нового человека. Прямо, как гора с плеч! А еще появилась реальная возможность сбегать до дома, который занимала семья погибшей в жертвенном ритуале повитухи, не вечером, жертвуя своим личным временем, а вполне себе в служебные часы. Тем более что полицмейстеру в этот день было явно не до подвешенного на его внимание практиканта.
Дом семейства Деминых, стоявший в пригороде Александрова, ничем особым среди окружавших его деревянных хибар не выделялся. Такая же серая, покрытая дранкой крыша, выглядывающая из-за покосившегося забора, такие же ворота с набитыми на створки пиленными все из той же дранки лучиками стилизованного солнечного круга. Символика света, почитай, чуть ли не на каждых вторых воротах здесь располагалась. Андрей на нее и внимания не обратил. По всей империи, принявшей поклонение свету в качестве основной религии уже, почитай, доброе тысячелетие назад, были в ходу подобые украшательства.
На стук в калитку долгое время никто не открывал.
— Дома он, — вы, ваше благородие, посильнее стучитесь, — посоветовал один из проходящих мимо соседей. Как будто практикант и так об этом не знал. Илон уже метнулся туда и принес ему сведения, что хозяин этого дома сидит в одиночестве за кухонным столом и перед ним стоит почти допитая до дна бутылка водки.
Все же настойчивый стук в конце концов возымел свое действие. Со стороны дома послышался скрип давно не смазанных дверных петель, и спустя недолгое время калитка перед Рябовым отворилась.
— Здравствуйте, — первый начал молодой сыщик, глядя в мутные глаза мертвецки пьяного человека. — Мне поручено узнать о событиях вечера второго дня и позапрошлой ночи. Вы ведь супруг Евдокии Панкратовны Деминой, я правильно понимаю?
— М-му… произнес покачивающийся без всякого ветра хозяин дома, что, очевидно, должно было означать его согласие с заданным вопросом, после чего, развернувшись, двинулся в направлении покинутого им жилища, нисколько не заботясь, следует ли за ним внезапно пришедший на его порог гость или нет.
«Так дело не пойдет», — решил Рябов, глядя в спину совершенно невменяемого в данную минуту человека, после чего, после чего протянул руку в сторону покачивающейся впереди фигуры, втянув в себя воздух:
— Ш-шу!
Однако долгонько он уже во всасывании порчи не тренировался. Аккурат с того самого момента, как его организм получил от Системы возможность вырабатывать ее самостоятельно. Клочок темной дымки, окутывающей голову супруга погибшей повитухи, всосавшись в организм адепта темных сил, вызвала у того кратковременное чувство дезориентации. Впрочем, действительно кратковременный, только качнулся небосвод над головой, и все.