Благочестивые вдовы
Шрифт:
– Эта Бьянка, или как там ей угодно зваться, сидела у Катрин в кабинете, когда я ходил туда. Они так переглядывались – не скажешь, что едва знакомы. – Он повернулся ко мне и стал уговаривать: – Подумай сама, будет лучше для всех, если ты скажешь, где жена господина Шнайдера.
– Ее нет во Франкфурте – вот и все, что я знаю! Иначе зачем мне работать вместо нее?
Эрик, не в одном из своих знаменитых костюмов, хотя был будний день, а в спортивных штанах и простой футболке, сидел у стола нога на ногу и нетерпеливо стучал моим карандашом по учебнику Катрин:
–
Толстяк поднес к моему носу золотую зажигалку. Сигарету почему-то не предложил. Щелчок – у самого моего лица взметнулось пламя.
– Не хочешь по-хорошему? Можно по-плохому…
Этот жирный кусок мяса вызывал такое отвращение, что и смотреть на него было тяжко, к тому же от него дурно пахло. Пытаясь не вдыхать, я тупо уперлась взглядом в узор на его подтяжках. Сейчас я узнаю, каково было ведьмам на костре…
Бесстрастный взгляд Эрика носил некий оттенок задумчивости, пока он молча наблюдал за происходящим. И тут случилось то, чего я давно опасалась.
– Вспомнил! Я вспомнил, где тебя видел! Ведь это была ты, на лестнице?! Значит, картины – твоя работа? Нет сомнения, вы с Катрин сговорились! Она не только меня провела, но и тебя, дурочка!
Итак, речь зашла о картинах. Как долго я могу прикидываться, что знать о них не знаю?… По всей видимости, Эрик принимает меня за простушку, которую можно вокруг пальца обвести. Я произвожу такое впечатление, или он настолько не разбирается в людях? А ведь не скажешь, что он глуп… Вовсе нет. Даже напротив, весьма умен. Умен и жесток, ему нравится заставлять других страдать, жадный, но на себя денег не жалеет: хорошо выглядит. Эти человеческие качества я уже имела случай наблюдать на примере Коры, но каким бы ни было сходство характеров, симпатичнее Эрик от этого не делался.
– Стащили ключи у моей уборщицы, – тем временем продолжал он, – как дети, честное слово! Не радуйтесь, вам ни на секунду не удалось сбить меня со следа. – Однако его тон был не слишком убедительным.
Я молчала, как партизан, и подручный-истязатель поднес зажигалку к моей левой лодыжке – и тут же запихнул обрывком тряпки мой крик обратно мне в глотку. Он не сразу вынул кляп, а лишь когда до него дошло, что я согласна выложить все как на духу. Хотя головой я закивала уже с того момента, как иссяк первый стон.
– Катрин хотела взять ваши натюрморты на память, спросите ее сами! Да что вы так переживаете, они же совсем дешевые!
Эрик покачал головой:
– Не тебе судить. И вообще картины даже не мои, они принадлежат одному из клиентов, который требует их обратно. – Тяжелая дума отпечаталась на его лице, брови сошлись на переносице. – У меня есть сильное подозрение, что Катрин никуда не уезжала, а банально свалилась с гриппом, – рассуждал вслух Эрик. – Если ты не дашь нам ее адрес, то мы пойдем на поиски сами, а тебя оставим здесь, но не как сейчас с удобствами, на софе, а связанную в тугой сверток. Представь себе – час за часом… Очень скоро тебе перестанет нравиться твое положение.
Мой палач разул и поднял мои связанные ноги на кофейный столик. Газетку не забыл подстелить, гад! И опять под моими ногами запылал огонь инквизиции. Эрик подбежал к софе и воткнул мне в рот кляп. Надо мной застыло его звериное лицо.
Как они и думали, вечность не понадобилась: я крепилась весьма недолго, потом выложила им наш адрес в Вест-Энде и заверила, что Катрин и картины там.
– Ладно, проверим. – Мучители отступили.
Тут бы я вздохнула с облегчением, если бы не увидела в руках толстяка моток клейкой ленты – такой на почте заклеивают посылки и пакеты, а на его лице – недвусмысленное намерение сделать из меня пакет, как и было обещано.
Уходя, он сильно и зло пнул меня в бок и оставил лежать, как дохлую гусеницу, не способную ни на одно движение. Эрик взял мои ключи, оба вышли.
«Убьют. Точно убьют. – Всего одна мысль вертелась в голове. – Они вернутся несолоно хлебавши, опять станут пытать. И я скажу, где Катрин и где картины. Тогда за мою жизнь ломаного гроша не дашь».
Спасибо, что не залепили глаза и нос. Но рот заклеили. И путы наложены так, что нет никакой возможности доползти до ближайшего угла, чтобы перетереть ленту о косяк. Профессионалы чертовы! Упаковку – со мной внутри! – вдобавок крепко привязали к батарее. Все, что я могла видеть, лежа в мучительно неудобной позе, и что было интереснее потолка, – часы высоко на стене. Стрелки казались неподвижными, как и я. Сколько эти твари могут отсутствовать?
Тут о себе напомнил один из естественных человеческих рефлексов, и я злорадно намочила ковер, на котором лежала. Отличный, кстати, ковер: китайский, с синим мягким ворсом, дорогой, точно. Подо мной образовалась быстро остывающая лужица. Пусть даже этот конфуз только сильнее разозлит Эрика, но я и не пыталась сдержаться.
Черт, как больно! Ноги горели от ожогов. Не нужно было видеть их, да я бы и не смогла при всем желании, чтобы понять, что раны серьезные.
Часа через два я стала ожидать их возвращения в любую минуту. Они там вверх дном все перевернули, наверняка добрались и до бушменских платков… А гвоздики нужно было из стены вытащить! Все пропало, Эрик смекнет, он – парень неглупый, что мы прятали картины в квартире.
Почему они не возвращаются? Уже четыре часа, как ушли. Может, они устроили там засаду на Катрин? Стрелок на часах не различить… Темнеет быстро. Телефон подал признаки жизни, и после третьего звонка включился автоответчик. Слышала я уже все это…
Пытаясь ослабить ленту, я стала двигать челюстью, пока не добилась своего – судорога свела и скулы, и горло, а от судорог начались рвотные позывы. Черт, не хватало только захлебнуться собственной рвотой. Лучше уж пулю в лоб! В самом деле, как они расправятся со мной? Куда денут труп? Мой труп!