Благодарю за любовь

Вознесенская Юлия Николаевна

— Идеалистка и тихоня Милочка? Нет, не могу себе представить, — она покрутила головой, встряхивая кудрями.

— Она могла несколько лет не видеть Виктора, успокоиться, выздороветь, а потом вдруг внезапная встреча — и зависимость возникает с новой силой. А душа уже не желает попадать в новый плен — ну и…

— Боже мой! — воскликнула Жанна, и глаза ее потемнели от страха. — А ведь, похоже, так оно и было. Когда Виктор перед смертью вдруг пришел ко мне мириться и сказал, что хочет восстановить наш брак, я сама послала его к Милочке. И он отправился

ее искать с твердым намерением зацепиться. Зная Виктора, могу предположить, что он ее разыскал. Он ведь чувствовал, что тонет. А спасаться Виктор привык, только цепляясь за женщин, без них он был никакой пловец по жизни. Это у него с детства, он ведь вырос среди одних женщин, без них он как без воздуха. А Милочка и вправду любила его…

— А вы — нет?

— Ну… Я была им очень увлечена, а потом это прошло. А для Милочки он был вся жизнь.

Бедная Милочка! Она была так жестоко и равнодушно брошена им!

— Ради вас, как я понимаю?

— Да, ради меня, — вздохнула Жанна. — Я-то, в отличие от Милочки, на мужиков была удачлива.

— Ну, уж будто бы… — почти про себя сказала Апраксина.

— Вы что-то сказали? — не расслышала Жанна.

— Да нет, это к слову… Впрочем, почему бы и не спросить: у вас есть дети, Жанна?

— Пока нет.

— А заводить не собираетесь?

— Ну не сейчас же, когда все еще так неопределенно!

— С Георгием неопределенно?

— Я же вам проговорилась, что у нас еще ни разу не было близости с Жоржем. Он пуританин, как это ни странно среди людей искусства. Так что у меня все неопределенно — и с Георгием, и с работой. Я, возможно, переведусь в Лондон, на Би-Би-Си. А личная жизнь… Впрочем, куда спешить? Мне еще нет сорока.

— А в сорок лет думаете родить первого ребенка?

— Ну да. Сейчас все успешные женщины так делают. Сначала карьера, положение, обеспечение комфорта, а уж потом можно и ребенка родить.

— А сорок лет — это не рано? Почему бы не подождать с этим до пенсии?

— Шутите?

— Вроде того… Так в какой монастырь собиралась Милочка?

— В Гефсиманскую обитель в Иерусалиме.

Апраксина задала Жанне еще несколько вопросов о ее жизни с Виктором Гурновым, о его домашних привычках и здоровье, а затем стала откланиваться.

— Я надеюсь, вы поняли, что уж я-то в смерти Виктора не виновата? Я даже пистолета никогда в руках не держала.

— Есть много способов убить из пистолета, даже не прикасаясь к нему.

— Ну, уж киллера я бы точно нанимать не стала, мне это не по карману! — улыбнулась Жанна.

— Предположим. Во всяком случае могу сказать, что ваш рассказ мне показался вполне откровенным. Хотя я и догадываюсь, кому этим обязана: вашей возможной будущей свекрови, не так ли?

— Да, Ирина Фаддеевна мне звонила и просила принять вас.

— Я ее поблагодарю и скажу, что вы были со мной в основном откровенны.

Жанна усмехнулась, но ничего больше не сказала.

Покинув Жанну Гурнову, Апраксина поехала прямиком к инспектору Миллеру в полицейское управление, в результате чего в следственных материалах о смерти Виктора Гурнова появилось еще несколько написанных по-немецки страниц.

— К сожалению, все это сплошная психология, — сказал инспектор Миллер, читавший страницу за страницей прямо с принтера. — Результаты баллистической экспертизы, как ни странно, у нас тоже сомнительные. Мнения экспертов разошлись: один утверждает, что расположение пулевого отверстия почти исключает самоубийство — просто выстрел сделан с близкого расстояния и после драки, о чем говорит синяк на лбу убитого.

— А что говорит второй эксперт?

— Он утверждает, что такой же выстрел мог произвести самоубийца, но при известных обстоятельствах.

— Каких же?

— Если он был неумелым стрелком, если стрелял в состоянии паники и если он вообще боялся оружия, то есть держал его почти на вытянутой руке.

— Это, конечно, вечно и во всем сомневающийся Михаэль Берг?

— Да, он.

— За это я его и ценю, — кивнула Апраксина.

Затем она посвятила Миллера в свои ближайшие планы: она намерена совершить две поездки — в Берлин и в Израиль. Инспектор согласился, что это необходимо, и сам заказал на имя графини два билета: на завтра в Берлин — поездом, а оттуда на послезавтра — в Тель-Авив, уже самолетом.

ГЛАВА 9

РЕГИНА И АРТУР РАВИЧИ

Когда-то Апраксина не любила Западный Берлин. «На меня там нападают сразу две болезни — стенокардия и клаустрофобия». Клаустрофобия — это всем было понятно: город и вправду сообщался с остальным миром по воздуху да по двум узким коридорам; а вот стенокардию приходилось объяснять тем, кто не знал русского и не понимал каламбура «стена — стенокардия». Но многие ненавидели Берлинскую стену до спазма в сердце, как Апраксина. Теперь же, после объединения Германии, ей очень хотелось побывать в бывшем Восточном Берлине, ведь она его знала еще девочкой, задолго до возведения стены, и ее детские воспоминания были теплы и светлы.

Прилетев в Берлин и добравшись до заказанного номера в отеле близ Кудама, Апраксина тотчас принялась за дело. Она позвонила Равичам, попросила к телефону Регину и, коротко представившись, сообщила ей о смерти Виктора Гурнова, наступившей в новогоднюю ночь.

Регина ахнула и, помолчав с минуту, — Апраксина ее не торопила — спросила дрожащим голосом:

— Мне очень жаль, что наш знакомый умер, но я не понимаю, почему мне об этом сообщает сотрудник полиции, а не его вдова?

Коротко, не телефонным, а телеграфным стилем Апраксина выложила Регине все, что знала о ее отношениях с Гурновым и ее поездках в Мюнхен, а затем предложила назначить встречу.

— Где вы обычно встречались с Виктором, когда он приезжал к вам в Берлин?

— Это далеко, в Восточном Берлине, в районе Лихтенберг. Может, лучше встретиться в центре, в каком-нибудь кафе?

— В каком отеле останавливался Виктор? — продолжала гнуть свою линию Апраксина.

Регина назвала отель.