Благословение
Шрифт:
– Ну да, - сказал отец.
– Не до разговоров сейчас. Сейчас тебе, сын, с Богом поговорить нужно. Его ты уже. Да. Ну, молись.
Отец поднял вверх руку; надзиратель отвернулся.
– Благослови тебя Господь, - громко сказал отец.
– Преклони колена.
Заключенный не шелохнулся.
– Нет, - сказал он, помолчав; ему представилось,
– Преклони колена, сын, - торжественно произнес отец.
– Благословение на коленах надо принять.
Заключенный покачал головой.
– Нет, - повторил он. Схватил отцовскую руку и поцеловал. Потом поцеловал мать и вышел вместе с надзирателем. Старики тоже пошли; пересекли двор и очутились на улице. Свернули к вокзалу, откуда через два часа отходил их поезд. Шли, как водится в деревне: отец впереди, мать сзади, поотстав на пару шагов.
– Прямо подменили его, - сказала мать.
– Колена не захотел преклонить.
– Всхлипнула; старческое ее лицо жалобно сморщилось.
– Может, он уже в Бога не верует?
– Первый раз, - сказал отец, точно не веря самому себе.
– Первый раз против моей воли пошел. Но сын- то он хороший.
По дороге старики присели передохнуть в сквере. День был теплый, снег подтаял. По всему - по цвету неба, по чуть заметно набухшим почкам на ветках, по тому, как лоснилась шкура трусящих по мостовой лошадей, как влажно поблескивали рельсы - угадывалось приближение весны. Прохожие расстегивали пальто, дети выскакивали из школ шумными стайками, грязная талая вода с журчаньем сбегала в сточные канавы.
– Такие дела, - сказал отец.
– Осенью Метек из армии придет. Будет ему Янеков костюм. До осени только перебиться…
– Янек пошире был, - сказала мать.
– Пошире, пошире… Метек в армии раздобреет, их там кормят как положено… - Отец помолчал, разглядывая свои до блеска начищенные сапоги.
– Что ж, - сказал погодя.
– Сын он был хороший. Словом не обмолвился, что это я ему велел. Ни словом -
– Ты ему велел?
– спросила мать.
– Ну, - сказал отец - выходит, я… - У него вдруг налился кровью загривок.
– Мне в доме мелкота не нужна.
– Он потряс кулаками.
– Я этими вот руками все нажил: землю, дом, жену. На старости лет не стыдно будет людям в глаза глядеть. Согрешили - ихнее дело. Но неужто жениться на голодранке? Что у ней было за душой? Чего стоит человек без земли? А ничего, не дороже смерти, а то и дешевле. Я хотел для него как лучше. Сказал, пусть положит рядом с кобылой; получится, кобыла ее лягнула. А на него, уже после всего, страх напал; сам убежал, а топор оставил. Я ему в Завадове жену присмотрел. И дом бы имел, и землицу. Но ему эта глянулась. А все равно по моей воле сделал. Хороший был сын. И ничего не сказал. Послушанья сыновнего не нарушил.
– Только б не сильно мучился, - сказала мать и всхлипнула.
– Где там, - сказал отец и хмыкнул сердито.
– Смерть - это смерть, и точка. Мало, что ль, людей помирает? Или он смерти не видел? В Глуховицах вон до демократии за одну зиму полдеревни перемерло. А в Завадове? А в Яновицах? С голоду с холоду, небось, хужей помирать. Сын он был хороший, и смерть ему будет легкая. Это ж еще через три дня. Вернемся домой - сходим помолимся, чтоб легко помирал.
– Хороший был, - сказала мать.
– Знамо, хороший.
– На ее круглом морщинистом лице, однако, появились растерянность и сомнение.
– Хороший, хороший, - ворчливо повторила она.
– А почему благословение родительское не захотел принять?
1956