Благоуханье роз
Шрифт:
— Несмотря на это, — произнес маркиз, и голос его стал суровым, — они не принадлежали вашему брату, и, значит, он не имел ни малейшего права их продавать. И, мне кажется, леди Хартли не передала бы их ему в собственность, даже если бы он ее об этом попросил.
— Она не… помогала нам ничем даже при том, что была… очень богата, — пробормотала Николь. — Пожалуйста… Попытайтесь… понять.
— Я думаю, мисс, что ваш брат должен сам говорить за себя, — заметил маркиз.
Николь отшатнулась, словно он ее ударил. Отвернувшись
— Ну? — потребовал маркиз, глядя на Джимми. — Есть у вас что-нибудь сказать в свое оправдание?
— Моя сестра сказала вам правду, — ответил Джимми. — Я отчаянно пытался вернуть Кингз-Кип прежнюю славу но, чтобы дом окончательно не развалился, мы были вынуждены голодать, и я должен был достать деньги.
Он говорил вызывающе, и Николь знала, что в эту минуту он борется за свою жизнь.
Наступило молчание.
Потом маркиз сказал:
— В этой ситуации я могу сделать следующее.
Джимми не стал задавать очевидных вопросов, и он продолжал:
— Во-первых, я могу отправить вас к леди Хартли, чтобы вы вернули картины.
— Если вы это сделаете, они будут лишь гнить в пыли, как и раньше, — ответил Джимми, — и никто их никогда не увидит, кроме мышей.
Маркиз слегка улыбнулся, словно признавая убедительность этого довода, и проговорил:
— С другой стороны, я могу с чистой совестью принять эти картины. Но в таком случае я вправе требовать от вас компенсации за попытку меня обмануть.
Даже не оглядываясь, Николь знала, что Джимми расправил плечи, словно готовый ринуться в драку.
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он.
— Как я понимаю, у вас есть большой опыт в оценке произведений искусства, — ответил маркиз и, помолчав, добавил: — В обмен на то, что я буду хранить молчание о том, что, несомненно, является преступлением, вы окажете мне услугу!
— Какую именно? — спросил Джимми. В голове у Николь мелькнуло, что маркиз предложит Джимми что-нибудь оскорбительное. Она знала, что тогда ее брат откажется, и маркизу не останется ничего другого, как только рассказать леди Хартли о том, что сделал ее племянник.
Если бы это случилось, история с картинами стала бы известна всем родственникам, а потом и другим людям.
От Джимми отвернулись бы все, имя Танкомб было бы запятнано, и ни о каком восстановлении былой славы Кингз-Кип уже не могло бы идти речи.
«Этого не должно… случиться… Не должно!» — воскликнула про себя Николь.
— Я имел в виду, — говорил между тем маркиз, — что на некоторое время вам придется съездить в Лиму, которая, как вы знаете, находится в Перу.
Увидев замешательство в глазах слушающих его брата и сестры, он сделал паузу. Джимми и Николь терялись в догадках, какое отношение имеет к ним Перу.
— А потом из Лимы, — продолжал маркиз, — вы отправитесь в Куско, который расположен в горах, на высоте несколько тысяч футов.
Он вновь на мгновение замолчал и затем продолжил:
— В этом городе, если вы помните историю, испанцы разрушили триста шестьдесят три храма, построенных инками, и возвели на их месте триста шестьдесят пять церквей.
То, что он говорил, было настолько удивительно, что даже Николь повернулась к нему, на время забыв о картине.
— У иезуитов, — продолжал маркиз, — в семнадцатом веке была своя школа живописи, и полотна этих художников до сих пор висят в церквях, которые они построили.
Он сделал паузу и, поскольку ни Джимми, ни Николь ничего не сказали, заговорил дальше:
— Многие из них, как мне известно, продаются, и среди выставленных на продажу, по слухам, есть подлинные шедевры — например, Басилио Сантакрус. Говорят, он просто великолепен.
Николь, сама не отдавая себе в этом отчета, придвинулась ближе к столу маркиза.
— Я собирался, — продолжал тем временем маркиз, — отправиться в Куско лично, но теперь вы, Танкомб, займете мое место и поедете туда с моим другом, который весьма прозорлив, когда речь заходит о деньгах, и немного разбирается в живописи.
Джимми затаил дыхание.
— Вы хотите сказать, что я буду покупать картины для вас?
— Если решите, что их стоит купить, — подтвердил маркиз. — И хотя вам придется на время покинуть свой обожаемый Кингз-Кип, зато вы поглядите на мир и, несомненно, узнаете много нового о живописи семнадцатого столетия.
На мгновение Джимми потерял дар речи.
Потом он с трудом произнес:
— Если вы действительно предлагаете мне именно это, я могу только поблагодарить вашу светлость за великодушие.
— Когда вы вернетесь, — сказал маркиз, не обращая внимания на благодарность, — мы сможем вновь обсудить плату за эти три картины, которые до тех пор останутся у меня на хранении.
От облегчения и радости, что ее молитвы были услышаны, глаза Николь наполнились слезами. В это мгновение, словно внезапно осознав, что она стоит рядом, маркиз резко проговорил:
— Я еще не закончил. Ваша сестра, которая, без сомнения, причастна к вашему преступлению, тоже должна заплатить за мое молчание.
Глаза у Николь стали еще больше, чем были.
— Что вы… хотите от меня?.. — спросила она шепотом.
— Завтра утром я уезжаю в Грецию, — сказал маркиз. — И хочу, чтобы вы сопровождали меня в этой поездке, которая будет включать в себя прогулку на яхте по Эгейскому морю.
Николь показалось, что она ослышалась, а Джимми решительно произнес:
— Я хотел бы знать, милорд, что вы под этим подразумеваете!
Глаза двух мужчин встретились, и маркиз ответил:
— Только то, что я сказал. Это долгое путешествие, и мне хотелось бы, чтобы в пути было с кем побеседовать.