Благой порыв

Конев Федор

И тут Арсений почувствовал, как холодный и липкий страх пополз по спине. Он опасался, что капли пота выступят на висках, и тогда лейтенант обрадуется. Надо было держать себя в руках во что бы то ни стало. Он слышал о том, что так называемых «инакомыслящих» запирали в дурдомы и там могли с ними сделать самое страшное – лишить разума. А раз могли, то и делали. Ничего страшнее для себя Арсений не мог представить, чем потерять человеческий облик и превратиться в растение. Уж лучше расстрел!

– Я тебе добра хочу, Арсений, – сказал лейтенант. – Брось фигней заниматься и других толкать…

– Кого других? На что толкать?

– Статья 70

Уголовного кодекса. Агитация и пропаганда с целью подрыва советского общества и государства. Именно по этой статье пойдет твоя добрая знакомая Анна Ванеева.

– Что?

Удар был неожиданным и точным. Лейтенант явно ликовал, глядя на растерянное лицо Арсения.

– Она печатала и распространяла твою статью, – спокойно сообщил лейтенант. – Соседи подтверждают, что в последнее время стучала на пишущей машинке, чего раньше не было.

– Бред какой-то, – растерянно произнес Арсений. – Мало ли что могла печатать. Тоже мне улика – соседи слышали!

Лейтенант пожал плечами и сказал скучающим голосом:

– Бред, не бред, а лет семь лагерей строгого режима отхватит… милая девушка Аня. Улики поищем и найдем. Заняться?

Лейтенант Валерий Орехов молча потешался над растерянностью Арсения, радуясь тому, что нашел больное место. Воспитательница детского сада занимается враждебной агитацией и пропагандой – куда это годится? Надо по всей строгости закона… Пусть другие увидят, чем это чревато.

– Северные морозы быстро перевоспитают, – говорил он. – Отправят с бригадой лесорубов в тайгу. Одну с мужиками, с уголовниками. Ну, и какая она вернется? Он молча смотрел на Арсения немигающими рыбьими глазами, явно наслаждаясь своим могуществом.

– Чего ты хочешь от меня? – напрямую спросил Арсений.

– Да, собственно, ничего, – небрежно бросил он, пожав плечами. – Я тебя предупредил. А выводы делай сам.

И как ни в чем ни бывало, засунул руки в карманы и пошел в толпу, этакий простецкий парень.

Конечно же, Арсений незамедлительно и во всех подробностях рассказал Касьянычу об этом свидании. Он же слова не давал – молчать.

– Но чего отпустил? – все не мог понять Арсений. – Я был уверен – арестует.

– Ошибаешься, - усмехнулся Касьяныч.
–  Они не отпускают. Он взял тебя на поводок. И будет держать.

– Погублю Анну, себе не прощу, – угрюмо помолчав, сказал Арсений.

Сроки сдачи сценария поджимали, Колыханов не давал покоя, пришлось сесть за работу. Платон быстро усек, что попалась ему работящая коняга, знай только загружай воз, и не пристроился рядом в парной упряжке, а примостился на облучке, да еще и понукал. Дело подвигалось бойко, потому что старания у Корнеева было через меру, корпел по одиннадцать часов в день.

И все получилось, на худсовете киностудии сценарий похвалили, сам директор студии товарищ Карпухин в заключительном слове отметил, что в кино появился сильный тендем, который должен продолжить и в дальнейшем совместную работу, то есть распахнул перспективу – гуляй, ребята! Колыханов осыпал Арсения высокопарными похвалами, называл гением, однако гонорар поделил пополам, сильно переоценив свои усилия. Арсений не стал мелочиться из-за денег, хотя и не малых.

Через какое-то небольшое время на обсуждении режиссерского сценария, над которым тоже корпели вместе Арсений и Платон, тот же самый Карпухин повел себя весьма странно, если не сказать – подловато. Он почему-то в упор не видел Арсения Корнеева, а говорил

только об удачной работе Платона Колыханова, который оказался не только режиссером, но и проявил недюжинный талант кинодраматурга. В кабинете были, естественно, и еще люди, но никто не спросил, отчего же соавтор оказался не в милости. Время было такое – все понимали с полуслова. Раз начальство третирует Корнеева, значит, на то есть причина. С вопросами полезешь, только раздражение вызовешь. А зачем директора раздражать, если сам к нему со своими нуждами приползешь? Надо ж разуметь!

И все остальные стали тоже говорить, как удачно Колыханов решил тот или иной эпизод, как хорошо справился со всеми проблемами в целом. Корнеев чувствовал себя так, как будто превратился в невидимку, отчего никто из присутствующих не замечал его, взгляды проскальзывали мимо с полным равнодушием. Не кричать же – я здесь!

После обсуждения директор попросил Колыханова остаться. Арсений ждал его в коридоре, уединившись в карманчике.

– Ты понимаешь? – стал объяснять Платон по выходе из кабинета. – В общем-то, ничего хорошего. Директор попросил не ставить твою фамилию в титрах.

И стал кричать:

– Ты сам виноват! Не надо было писать дурацкую статью! Видишь, не забыли! Позвонили в Комитет по кинематографии, а оттуда директору.

Касьяныч оказался прав – Арсения в покое не оставил человек с рыбьими глазами, держал на прицеле.

Тогда в коридоре Арсений не стал слушать Платона и молча ушел. Была, конечно, досада, неприятная обида мышиными зубами грызла душу, но случай этот не принес глубинного страдания. Он и не собирался работать в кино. Закрыли дверь и ладно. Других дверей что ли нет? Да советский человек и щель найдет в заборе.

Со времени знакомства с Арсением времени прошло с месяц. Анна чувствовала, что впервые за свою короткую жизнь какие-то хорошие надежды осветили душу, будто в пасмурном храме зажгли все свечи. Она никогда не унывала и прежде, но судьба не особенно ее баловала. Мама родила уже в свои сорок пять лет, скорее всего – потеряв надежду выйти замуж и пугаясь одинокой старости. В четырнадцать девочка осталась сиротой, мать умерла от почечной болезни. Сирота оказалась на попечении сердобольной бабы Дуни, переехавшей из деревни в однокомнатную квартиру, доставшуюся Анне в наследство. Об отце Анна так ничего и не выяснила. Баба Дуня старела, уже не могла работать дворничихой, на ее жалкую пенсию не прожить было, сбережения матери иссякли, надо было зарабатывать. По окончании средней школы устроилась нянечкой в детском саду и заочно поступила в учительский институт. Год назад баба Дуня умерла. Все тревожилась, как теперь ее девочка будет одна. И сегодня Анна успокоила бы старушку, что никакая она не одинокая, что есть у нее друг, очень надежный человек. Арсением зовут.

Однажды Римма поинтересовалась:

– Вчера искала его, а сказали – ушел с тобой. Где это вы болтались?

– Ходили в парк.

– Почему без меня? Я тоже хочу с вами.

Потом как-то одна из подруг Риммы разоткровенничалась:

– Римма сердится на тебя.

– Да я чувствую, – огорчилась Анна.

– Не знаешь, чего сердится?

– Откуда я знаю!

– Ее чувака отбиваешь. Не знает она!

И только теперь Анна поняла, что все так и думают, а ей в голову не приходило, что стала разлучницей. Анна уверяла себя, что они с Арсением только друзья. А девчонки в доме Касьяныча спрашивают: