Блатная верность
Шрифт:
Наконец сумели отыскать оплывшую свечку, с ней и зашли за перегородку. Никакой больной старушки на каркасе железной кровати не наблюдалось. А больше в доме ей просто негде было находиться.
– Чертовщина какая-то. Вот уж точно, Говнядиново, – проговорил доктор с чувством омерзения.
В этот момент послышалось, как вдалеке завелась машина.
– Едет кто-то, – произнесла медсестра.
Звук двигателя стал неторопливо отдаляться.
– Да это ж моя машина! – воскликнул водитель и бросился назад в сени, с разгону налетел на дверь плечом, отбежал и вновь ударил.
Полотно,
– Может, это и не твоя машина была? – осторожно предположил доктор.
– У меня прокладка на выхлопном коллекторе прогоревшая. По звуку слышу, как мотор «подсекает». Бля буду, моя.
– Не матерись при даме, – напомнил доктор.
Водитель метался по избе, ища выход. Лестница под чердачным люком предусмотрительно куда-то исчезла. Ни топора, ни даже кочерги, чтобы попытаться ими выломать доски, в доме не оказалось. Наконец водитель опустился на пыльный табурет.
– Что все это значит? – спросил он у медика.
Тот пожал плечами:
– Угнали нашу машину. Вот что это значит. А ты не суетись. Она что, твоя личная? Ты за нее деньги платил? Вообще, странно, кому эта рухлядь могла понадобиться. Или эту менты найдут, или новую начальство оформит. Утро вечера мудренее. – Пожилой доктор присел на корточки перед печкой, стал разводить в ней огонь, благо охапка дров лежала на полу. – Рассветет, тогда как-нибудь и выберемся. Кто-нибудь обязательно через деревню проедет.
– А он мне, гад, еще про малиновое варенье что-то плел, – возмутился водитель. – Окно можно выбить и доски сломать.
– Не порть чужое имущество. Да и холода напустишь. Тебе это надо? У нас рабочий день до самого утра. Отдыхай.
В печурке загудело пламя. Доктор по-хозяйски взял из буфета большую бутылку с наливкой, вытащил пробку, понюхал, протер пыльные стаканы и поставил рядом.
– Машенька, тебе налить? – ласково спросил он.
– Какое еще налить? – обиженно проговорила медсестра. – Я в туалет хочу.
– Надо было по дороге попросить остановиться, – рассудительно произнес доктор. – Тут я тебе ничем помочь не смогу.
– Говнядиново, оно и есть Говнядиново, – сказал водитель и плюнул на пыльный пол. – Наливай, Петрович.
«Скорая помощь» раскачивалась на ухабах проселка, как мотобот в штормящем море. Свет фар то бил в самую землю, то упирался в низкие, нависшие над полем тучи. Рулевую баранку азартно крутил молодой мужчина в расстегнутом белом халате. Его неглупые темные глаза щурились на дорогу. Шикарный кучерявый чуб гордо возвышался над головой. Рядом с ним на пассажирском сиденье раскачивался, вцепившись в поручень, его спутник, тоже облаченный в белый халат, но с менее броской внешностью. Такие лица сразу и не запомнишь. Спокойный взгляд, аккуратная стрижка, чуть вздернутый нос. Единственное, что бросалось в глаза – это руки. Узкие ладони, тонкие, как у пианиста, пальцы. Он уже успел сорвать с себя всклокоченную театральную бороду и сковыривал ногтем с подбородка остатки клея. В ногах у пассажира подпрыгивал пластмассовый медицинский чемоданчик с надписью «Скорая помощь».
– …а если они, Хрущ, сейчас из избы выберутся? – продолжал он сомневаться в успехе предприятия.
– Ни хрена, сейчас они никак не выберутся. Я весь инструмент в сарай перетащил, окна досками-«сороковками» и гвоздями-«стодвадцатками» заколотил. А если бы и выбрались, то считай, Доктор, сам. По этому раздолбанному проселку семь километров до шоссе по грязи да по темноте топать. Часа два уйдет как минимум. Потом еще машину поймать надо и до ближайшего ментовского поста доехать – еще час набрось. Мы за это время все провернуть успеем. Так что не гони волну. Ты мне лучше ответь – двадцать первый век уже наступил или все еще двадцатый на дворе?
– Сам, Хрущ, прикинь – две тысячи, это двадцать веков, значит, двадцать первый на дворе.
– И я так думал. А может, зря мы с тобой так напились, второе тысячелетие встречая? Помнишь, как ты нажрался?
– Нормально выпили, – пожал плечами тот, кого спутник называл Доктором, ему явно не хотелось вспоминать что-то стыдное.
– Конечно, нормально, – засмеялся Хрущ, – если ты на унитазе заснул… Вот, смотри, первый век в каком году начался?
– Сразу и начался.
– Ты год назови.
– В первом году нашей эры, – призадумался Доктор.
– Теперь один век добавь, чтобы во второй век нашей эры перебраться – сто лет, значит. Какой год получишь?
– Сто первый, – произвел несложный арифметический подсчет Доктор.
– Опаньки! – радостно воскликнул Хрущ, выворачивая на асфальт трассы. – Второй век начался в сто первом году, а не в сотом. Значит, двадцать первый начнется только в этот новый год, в две тысячи первом! И, получается, зря мы с тобой тогда так нажрались. Еще раз нажраться придется.
Доктор промолчал. Машина неслась по шоссе с максимальной для нее скоростью. Впереди уже маячил, переливался поздними огнями областной центр. Поток автомобилей делался все более плотным. Впереди мигнул желтым светофор, сменил сигнал с зеленого на красный.
– А нам по херу! – Хрущ включил мигалку.
Синие сполохи облили застывшие перед светофором машины, взвыла сирена. Заехав двумя колесами на бордюр разделительной полосы, Хрущ выкатил на перекресток. Движение на перпендикулярной улице замерло.
– Нам теперь и мусора дорогу уступают! – радостно объявил Хрущ, показывая в стекло на криво замерший на перекрестке милицейский «уазик».
– Не наглей, Хрущ. Зачем лишний раз светиться? Ты бы еще мусорам «фак» в окно показал.
– В следующий раз обязательно покажу, – пообещал Хрущ, но, миновав перекресток, мигалку с сиреной все же выключил, наглеть окончательно не стал.
«Скорая помощь» въехала в центр города. Вдоль широкой улицы выстроились старые купеческие дома. Неподалеку от кафедрального златоглавого собора с подсвеченными куполами нагло высился современный хай-тековский гигант в двадцать четыре этажа, колокольни храма отражались в зеркальных стеклах. Хрущ свернул к нему. Охранник у шлагбаума даже не стал выходить из своей будки. У него не возникло и тени сомнения в том, что «Скорую помощь» следует пропустить без задержек, на то она и «Скорая».