Блаженны мертвые
Шрифт:
Ни одежды, ни лица. Как ластиком стерли. Но одно Эльви знала точно — в руках у нее что-то было. Что-то, поблескивающее в свете фонарей. Что-то тонкое. Из металла.
Эльви бросилась к дому, вспомнив о существовании более традиционных средств связи. Добежав до телефона, она набрала мобильный внучки.
«Абонент не отвечает или временно недоступен...
Р-Н РОКСТА, 02.35
Звук голосов и скрежет металла привели его в чувство.
Первое время он вообще
И тут он все вспомнил.
Элиас по-прежнему неподвижно лежал у него на руках. Луна успела переместиться по небосклону и теперь лишь изредка выглядывала из-за верхушек кладбищенских сосен.
Сколько же прошло времени? Час? Два?
Послышался скрип чугунных ворот, и на площадке перед часовней показались темные силуэты. Вспыхнули фонари, и лучи света заплясали на каменных стенах. Раздались голоса:
— ...пока слишком рано делать выводы.
— Но как вы поступите, если это окажется правдой?
— Для начала проверим масштабы бедствия, а уж потом...
— Будете вскрывать могилы?
Голос показался Малеру знакомым. Карл-Эрик Юнгхед, его редакционный коллега. Ответа он не расслышал.
Элиас лежал в его объятиях, словно мертвый.
Разглядеть их в темноте было практически невозможно, разве что новоприбывшим взбредет в голову посветить в эту сторону. Малер легонько потряс Элиаса. Никакой реакции. В душе зашевелился страх.
После всех мучений...
Он нащупал жесткую ручку мальчика, пощекотал ладонь. Рука Элиаса дернулась и сомкнулась вокруг его пальцев.
Лучи фонарей пришли в движение, и пять темных силуэтов двинулись куда-то в глубь кладбища.
От долгого сидения тело Малера затекло, кости ломило — такое ощущение, что, пока он был в отключке, из него вытащили позвоночник, а на его место вставили раскаленный прут. Почему он от них прячется? Карл-Эрик наверняка смог бы ему помочь, почему он их не окликнул?
Да потому...
Потому что понял — нельзя. Потому что отныне мир разделился на «мы» и «они».
— Элиас, погоди-ка... Мне нужно встать.
Элиас не ответил. Малер нехотя высвободил пальцы из его руки и бережно переложил мальчика на землю. Опираясь об стену, он медленно перенес вес на ноги и с грехом пополам встал.
Между дальних надгробий мелькал свет фонарей, похожий на растревоженные души умерших. Малер прислушался, не идет ли кто-нибудь в их сторону, но до него доносились лишь голоса людей с фонарями и еле различимые звуки «Ночной серенады» на его мобильном телефоне, забытом в машине. Небо заалело, предвещая скорый рассвет.
— Элиас?
Ответа не последовало. Детское тельце безвольно лежало на земле — сгусток тьмы, повторяющий контуры ребенка.
Слышит ли он меня? Видит ли? Знает ли, что это я?
Малер наклонился и поднял внука, просунув
— Не бойся, мы едем домой.
На стоянке были припаркованы еще три машины. Неотложка, «ауди» с логотипом редакции и «вольво» с какими-то странными номерами. Желтые цифры на черном фоне. До Малера дошло: военные номера.
Военные? Значит, даже их подключили?
Он лишний раз убедился, как он был прав, не выдав себя. Когда в дело вступают военные, личные проблемы отходят на второй план.
Тело Элиаса казалось легким как перышко. Даже странно, учитывая, как его раздуло. Живот вздулся так, что нижние пуговицы пижамы отлетели. Но Малер знал, что это всего лишь газы, выделяющиеся в процессе разложения. На вес они не влияют.
Он осторожно уложил Элиаса на заднее сиденье, откинул спинку водительского кресла, так что мог вести машину полулежа, и выехал со стоянки, опустив стекла с обеих сторон.
До дома было рукой подать. Всю дорогу он разговаривал с Элиасом — без всякого ответа.
Не включая свет в гостиной, Малер уложил Элиаса на диван. Затем он наклонился и поцеловал внука в лоб.
— Сейчас приду, мой хороший. Я на минуту...
Из аптечки в кухне Малер достал три таблетки обезболивающего и проглотил, запив водой.
Тихо, тихо...
Губы еще помнили прикосновение ко лбу Элиаса — его холодную, жесткую кожу. Все равно что целовать камень.
Он так и не осмелился включить свет в комнате. Элиас по-прежнему неподвижно лежал на диване. Шелковая пижама тускло отсвечивала в первых лучах солнца. Малер погладил внука по щеке.
Что же я делаю?
Черт возьми, что же он действительно делает? Элиас, можно сказать, тяжело болен. А как обычно поступают с тяжелобольным ребенком? Везут к себе домой? Нет. Вызывают «Скорую» и отправляют в больницу — в морг? — чтобы ему оказали необходимую помощь.
Только не морг. Он же сам видел, что там творилось. Несчастные мертвецы, всеми силами пытающиеся выбраться из заточения. Отправить Элиаса в этот ад?! Но что же делать? Не мог же он сам его лечить... чем там это лечат...
Можно подумать, его там вылечат...
Боль в пояснице постепенно утихала, и к Малеру начал возвращаться здравый смысл. Конечно, нужно вызвать «Скорую». Другого выхода нет.
Мальчик мой. Любимый мой мальчик.
Ах, если бы он разбился позже — хотя бы месяц назад. Или вчера. Или позавчера. Тогда бы ему не пришлось так долго лежать в земле, перенося надругательства смерти, превратившей его в это иссохшее существо с почерневшими конечностями, похожее на ящерицу. Как ни любил его Малер, даже он вынужден был признать, что в глазах внука не осталось ничего человеческого. Элиас смотрел на него остекленевшим взглядом.