Бледно-серая шкура виновного
Шрифт:
Кроме тех случаев, когда становится хуже.
Таш вообще не хотел разговаривать на эту тему. Для него это было все равно что скулить. Пускай дело зайдет подальше, а потом он рванет, схватит мяч и зашвырнет его ко всем чертям в центр поля.
Впрочем, кажется, они неплохо провели время. Может, это был лучший вечер за много месяцев. Небо безоблачное, мы спешили обратно через залив, с трех сторон окруженные розовым светом. Таш высвечивал для меня бакены мощной лампой на держателе, которая отбрасывала тонкий луч на милю. Мы пришвартовали катер, а когда шли к мотелю, в пыль упали первые крупные капли. Надвигался сильный дождь. Толстая
Должно быть, выпало дюйма три осадков за час, который мы просидели в баре Бэннона, попивая домашнее виски и рассказывая небылицы.
Вернувшись в отведенный мне номер и начав готовиться ко сну, я решил навестить «Муньекиту», проверить, справилась ли она с проливным дождем и выключилась ли автоматическая трюмная помпа, как было обещано. Воздух был чистый, голодные москиты еще не роились. Посвежевший от дождя ветер дул с запада. Лодка была в полнейшем порядке, а оглянувшись, я обмер от неожиданности при виде массивной фигуры Таша Бэннона.
— Мне не хватает шума старого горбатого моста при ветре с реки, — проговорил он. — Движение небольшое, а доски громыхали. К этим звукам привыкаешь и даже не слышишь, а когда они исчезают, скучаешь.
— Поставят новый?
— Не здесь, — вздохнул он. — В трех милях выше по реке. Для меня это очень чувствительно. Потеряю почти всех клиентов с той стороны. ТТА хочет забрать мост себе. Хочет официально закрыть к нему дорогу. Мы отправились на открытые слушания и наделали много шуму, но ТТА в этом округе получает все, чего пожелает.
— Таш, если тебе надо как-то помочь продержаться здесь, пока дела не наладятся…
— Забудь. Спасибо, но забудь. Это просто затянет крушение.
— Все пропадет?
— Наверно.
— Ты не можешь продать?
— Что продать? Нашу долю по закладной? Пойди спроси в банке, сколько она, по их мнению, составляет. — Он зевнул. — Черт, я всегда был довольно хорошим торговцем. Неплохо умею продавать товар. Беда в том, что терпеть не могу это дело. Спокойной ночи, Макги. И еще раз спасибо. Хороший был вечер. Это нам помогло. Это нам позарез было нужно.
Утром я уехал. Произошло это все в октябре, я по-прежнему думал о них и гадал, но ничего не предпринял и больше не заезжал. Теперь сожалею об этом. Сожалею о многом, чего в своей жизни не сделал, равно как о немалом количестве увлекательных сделанных дел, только сожаление о несделанном длится несколько дольше.
В последний раз я видел Таша Бэннона живым во время уикэнда перед Рождеством, в субботу ближе к вечеру. Произошло это по столь невероятной случайности, что испытываешь искушение назвать ее судьбоносной. Мой приятель Мик Косин ждал очень важного телефонного звонка из Мадрида, дав номер моего телефона на борту «Лопнувшего флеша». Дело затягивалось, и он попросил меня взять его машину, поехать в международный аэропорт Майами и встретить его подружку Барни Бейкер, стюардессу «Пан-Америкэн», которая должна была прибыть из Рио и остановиться в Майами. Разумно было послать меня, ибо только я знал ее в лицо.
За компанию я посадил с собой в прокатный автомобиль с откидным верхом Пусс Киллиан. Стоял холодный солнечный день, золотистое побережье в это время года пустовало, как никогда. Нервные человечки, держатели акций огромных пляжных отелей, сокрушались по поводу полученной в пятый раз под залог ссуды, а розничные торговцы лихорадочно благодарили судьбу за рождественскую
Мы оставили автомобиль на стоянке, вошли в аэровокзал, осведомились насчет рейса, и дежурный сказал, что 955-й только что совершил посадку. После того как вывели и направили в нужную сторону пассажиров, вышла, цокая каблучками, Барни с группой своих коллег в форме с крупными, яркими бляхами и нашивками — конфетка-блондиночка с огромнейшими невинными голубыми глазами, которые стреляли налево-направо в поисках Мика и наткнулись на меня, шагнувшего ей навстречу. Сияя широкой улыбкой, она грациозно и опасливо познакомилась с Пусс. Я объяснил ей, что Мик ждет телефонного звонка от независимой телекомпании, желающей взять оператора, ибо их главный оператор переломал себе кости, разъезжая на велосипеде по мадридским дорогам. Барни Бейкер попросила пятнадцать минут, я сказал, что мы будем наверху в баре аэропорта, она сказала: «Хорошо» — и зацокала прочь, ловко и уверенно двигаясь в униформе.
В этот час в обширном голубом стеклянном зале, вознесенном высоко в воздух, коктейльный бизнес шел еще ни шатко ни валко, за тихой элегантной стойкой бара маячила знакомая физиономия бармена, который помнил мой любимый напиток и весьма этим гордился, так что мы уселись, заказали по стаканчику, с уважительным молчаливым вниманием следя за искусной работой. Два вместительных старомодных стакана поставлены бок о бок, на две трети заполнены мелким льдом. В каждый налита щедрая порция сухого шерри. Сперва на один, а потом на другой стакан лег фильтр, через который мастер изящным движением кисти выплеснул шерри, после чего залил лед доверху джином «Плимут», протер ободки стаканов лимонной коркой, капнул на коктейль сверху несколько плавучих бусинок цитрусового масла, выбросил корку, с легким поклоном подал нам напитки и, сияя улыбкой, объявил:
— Два «Макги».
— Спасибо, Гарольд, — поблагодарил я. Возникли два новых клиента, бармен отошел; Пусс подняла свой стакан, чокнулась со мной.
— Мгновенный напиток, — изрекла она. — Мгновенная глупость, мгновенное принуждение, мгновенное согласие. Что касается меня, я просто на мгновение онемела от предвкушения удовольствия. Ну, за летающих перепелочек!
— За кого?
— За стюардесс! Что-то ты туго сегодня соображаешь, любовь моя. То и дело не врубаешься.
— Исключительно потому, что смотрю на тебя. При этом я плохо слышу.
И тут, случайно взглянув мимо нее, я увидел за столиком на двоих у стены Таша Бэннона. Сгорбив могучие плечи, он наклонялся к девушке с застывшим лицом, сидевшей напротив. У нее были длинные прямые каштановые волосы, надутые губки, бесстрастное личико. Казалось, она задумчиво и внимательно его слушает, прикусив очень пухлую нижнюю губу, прикрывая глаза и медленно покачивая головой, как бы твердя бесконечное «нет».
Совсем не тот случай, чтобы легким шагом приблизиться к старому другу, хлопнуть его по плечу и осведомиться, как поживает Джанин. Они вели личную беседу, до такой степени личную и напряженную, что их словно бы окружал почти очевидный колпак из тончайшего стекла.