Бледный гость
Шрифт:
– В доме?
– Я имею в виду театр «Глобус».
– Ваш друг Уилл Фолл уговаривал меня сделать то же самое.
Очередной приступ ревности.
– Ах да. Вам понравилось путешествие?
– Да, очень. Он очень мил, не правда ли? Ваш друг Фолл.
Я что-то не совсем понимал. Одобрение? Или пренебрежение? Или насмешка? Поэтому я пустился убеждать Кэйт посетить наш театр, объясняя, что представление в Инстед-хаусе нельзя сравнивать с нашей игрой на настоящей сцене.
– И кроме того, впечатление от нашей работы в Инстед-хаусе затмили события, случившиеся после, –
– Я думаю, вы скорее имеете в виду себя, Николас.
Я покраснел, как школьник, не смея смотреть ей в глаза. Лови момент, Николас. Кэйт как раз наклонилась ближе, чтобы положить мазь на особенно тяжелую рану на моей руке.
– Да, именно так, – кивнул я.
– Хорошо, я приду, чтобы посмотреть на вашу игру. Если до тех пор вы не окажетесь втянутым в очередное приключение. Вы можете его не пережить.
Она подняла на меня чистый, искренний взгляд.
– Обещаю, никаких приключений, пока вы не приедете в Лондон.
Набравшись смелости, я потянулся вперед и поцеловал ее в губы.
Их прикосновение, их вкус я чувствовал еще несколько часов спустя. Вернее, старался уверить себя в этом, не позволяя ни капле жидкости коснуться моего рта, – вел себя словно зеленый, по уши влюбленный школьник.
Ближе к обеденному часу вернулся из тюрьмы Адам Филдинг. Там он совещался с двумя судьями, уже выезжавшими в Инстед-хаус для дознания о смерти лорда Элкомба и забравшими Генри Аскрея на судебное разбирательство. Вооруженный письменными показаниями леди Элкомб и (ныне покойного) Освальда, а также моими, Филдинг с успехом убедил своих знакомых в том, что обвинение против юноши следует отозвать.
Адам Филдинг спас мне жизнь. Я не сомневаюсь, если бы он не подкрался к Идену и не толкнул его, дворецкий обрушил бы камень на мою голову. Освальд бы не промахнулся. И я бы лежал посреди каменного круга на солсберийской равнине – корм для воронья и прочих падальщиков.
Филдинг заметил мою лошадь, когда ехал к гигантским камням. Потом он увидел лошадь Освальда, привязанную на границе круга. Не знаю, узнал ли он животное или нет, но оно его насторожило. Спешившись, он пошел на голос, раздававшийся неподалеку. Увидев черную худощавую фигуру, кравшуюся по поваленным глыбам, он понял, что я в опасности, и сам подкрался к Освальду. Несмотря на свои годы, Адам Филдинг сохранял хорошую форму и проворство. Взобраться на шестифутовую высоту особенного труда не составило а подобраться к человеку, полностью поглощенному своей добычей, вообще было похоже на детскую игру.
Я был обязан ему своей жизнью.
После мы отправились в Солсбери, прочь от каменного круга, я и Филдинг – на его породистом жеребце, с трупом Освальда, перекинутым через спину его лошади. Моей же лошади и след простыл. Теперь голова дворецкого свисала с одного лошадиного бока, ноги – с другого. Филдинг хранил несвойственное ему молчание, так что это было молчаливое трио, двое живых и один мертвый, направляющиеся в город под убывающей луной.
Я был рад, что дело находилось в руках уважаемого гражданина Солсбери. Моя труппа остановилась в гостинице «Ангел» на Гринкросс-стрит и следующим утром отбывала в Лондон. Я поговорил с Ричардом Синкло, вкратце рассказав о случившемся, и попросил разрешения задержаться на день-другой на случай, если вдруг потребуются мои свидетельские показания. Джек Уилсон и Лоренс Сэвидж буквально завалили меня вопросами, но я пообещал, что поведаю им всю историю от начала до конца, как только мы соберемся все вместе в «Глобусе».
Но что же все-таки это за история?
Филдинг объяснил, что, как и я, подозревал дворецкого в причастности к убийствам, произошедшим в Инстед-хаусе. Освальд утверждал, что был обеспокоен намечавшейся встречей его хозяина с сумасшедшим старшим сыном. Однако между ними существует более глубокая связь, – судья поднял руку со скрещенными пальцами, – связь, предполагающая, что Освальд знал гораздо больше, чем просто о намерениях Элкомба. То ли он, то есть Элкомб, отправился в сад, чтобы заставить молчать своего первенца и тем самым обеспечить благополучное заключение союза между вторым сыном и Марианной Морленд, то ли собирался прибегнуть к уловкам и подкупу, чтобы слабоумный покинул поместье… однако потерпел неудачу. И чтобы там ни произошло, Филдинг был уверен, что в том повинен именно Освальд.
– Он не мог точно знать, чему вы стали свидетелем той ночью, – объяснил судья. – После дачи своих показаний он внезапно понял, что разоблачил себя. Или то, что вы, должно быть, видели больше, чем рассказали. Поэтому решил подстеречь вас на обратном пути в Солсбери. Ведь на равнине нередко бесчинствуют разбойники, грабят путешественников.
– Наверное, он был очень предан памяти умершего хозяина.
– Только по большей части предан собственной памяти. К тому же, полагаю, у него были некие склонности и намерения…
– Насчет леди Пенелопы?
– Да, Николас. Вы тоже заметили.
До этого момента, надо сказать, не замечал, но порой ты не понимаешь, в чем суть, пока не произнесешь это вслух.
– Он был рядом с ней после смерти ее супруга, постоянно поблизости. Все тому свидетели. И с ее мужем он был в хороших отношениях. Но он ведь дворецкий!
– Что ж, всякое бывает, – сказал Филдинг, – например, герцогиня Суффолк вышла замуж за своего шталмейстера.
– А в одной из пьес Шекспира есть некий амбициозный дворецкий. Но он скорее комический персонаж.
– В отличие от Освальда. Ну, Николас, я очень надеюсь, что юного Генри Аскрея освободят завтра и он благополучно вернется домой.
Надежды судьи оправдались. Наутро Аскрея от пустили, и он отправился в Инстед-хаус. Леди Элкомб могла вздохнуть с облегчением: с ней оставались два сына из трех, хотя старшего признали только из-за его смерти. С другой стороны, могла ли она сильно горевать о первенце, если не видела его с тех пор, как он был совсем крошкой? Добавить к тому, что было известно о несчастном и о его роли в гибели отца… Не думаю, что кто-нибудь сильно сожалел о том, что тот сейчас покоится в семейном склепе.