Блэк
Шрифт:
Я подняла голову и узнала Анри.
Его озабоченность, по всей видимости, равнялась моей; ни он, ни я не заметили вовремя друг друга.
Он заговорил первым.
— Вы здесь, мадемуазель? — вскричал он.
— О! Простите меня! Простите! Но я хотела ее видеть.
Произнося эти слова, я упала в его объятия. Он прижал меня к груди, его губы встретились с моими, и в том безумии, которое овладело мною, мне показалось, что эти объятия, скрепленные поцелуем, соединили нас неразрывной связью.
На следующий день мы гуляли вместе по Булонскому лесу; он мне сказал,
Но однажды он не пришел на свидание.
Я вернулась к себе, почти сходя с ума от беспокойства; там я нашла письмо от Анри. В этом письме он прощался со мной.
Он мне писал, что в тот момент, когда он хотел порвать с невестой, силы изменили ему; что мысль о бесчестии, которое нанесет молодой девушке скандал, вызванный расторжением помолвки непосредственно накануне свадьбы, возобладала над его любовью; что он не может решиться на бесчестный поступок и запятнать себя; что Он будет несчастен всю свою жизнь от мысли, что я могла бы ему принадлежать, и что он умоляет меня забыть его, чтобы не терзаться при мысли, что сделал несчастным не только себя, но и меня.
Увы! Я не могла этого сделать.
Я спросила, кто принес это письмо. Мне ответили, что это был молодой человек лет двадцати пяти, одетый в военную форму и так похожий на Анри, что сначала подумали, будто это он сам и есть.
Появление этого молодого офицера придавало странную таинственность этому событию.
Но это письмо, именно оно было подлинной реальностью, это письмо, которое я держала в руке, которое уже прочла и перечла вновь и которое действительно было написано его рукой.
Это письмо было моим приговором: и было безразлично, кто его принес!
С той минуты, как я прочла это роковое письмо, мир опустел для меня; мне чудилось, что я подобно тени прохожу по огромному кладбищу, сплошь усеянному могилами.
В каждой из этих могил покоилось какое-нибудь воспоминание о нем: я останавливалась у каждой и оплакивала их.
Это было, как во сне.
Когда эти видения прекратились и я пришла в себя, уже наступил день, и он принес мне новую боль; я спрашивала себя, почему солнце все еще освещает землю, если Анри меня больше не любит; как мужчины и женщины могут продолжать жить, петь, заниматься какими-то суетными делами, когда мое сердце так безутешно!
Я решила бежать, скрыться от этого шума, этой суеты, этой парижской жизни, которая разбивала мне сердце.
Я вышла, как безумная, не задумываясь, куда иду.
Я шла туда, где бывала с ним.
Машинально, инстинктивно, ничего не видя вокруг себя, не ощущая, как на меня натыкаются прохожие, я направилась в сторону Булонского леса, куда он приводил меня каждый вечер в течение двух недель.
Я пробыла там очень долго, всякий раз останавливаясь во всех тех местах, где я останавливалась вместе с ним; мне казалось, что ветерок, играя с листвой, заставляет ее повторять те слова любви, которым я внимала когда-то с таким счастьем и наслаждением; я внезапно вздрагивала, когда, казалось, слышала его голос, зовущий меня; я останавливалась, думая, что узнаю следы его шагов на песке; я узнавала его в каждом прохожем, пока тот был еще достаточно далеко, чтобы можно было различить черты его лица.
Так я ходила большую часть дня.
Хотя я ничего не ела со вчерашнего дня, я даже не вспоминала о еде, лихорадочное возбуждение придавало мне силы.
Понемногу отчаяние взяло верх над этим миражом, который был, если можно так выразиться, всего лишь последним глотком надежды; я стала меньше думать о нем и больше о себе; я представила то одиночество, в котором он меня оставил, подобно тому, как затерянный в пустыне путешественник измеряет взглядом недостижимый горизонт. Я не надеялась, что что-нибудь поможет мне выбраться из пропасти, утешить меня, вернуть надежду, жизнь и счастье; сломленная горем, усталостью, бессонницей, я упала на траву у подножия дерева в укромном месте и лишилась сознания.
Когда я пришла в себя, то была уже не одна; рядом со мной сидела черная собака и, казалось, с нежностью смотрела на меня.
Я несколько раз слышала, как вдалеке кто-то звал Блэка; но собака помотала головой, как бы говоря: «Вы можете меня звать сколько угодно, но я не пойду».
Что касается меня, то у меня не было сил ни прогнать ее, ни задержать. Я отрешенно смотрела на нее, так как сознание еще не полностью вернулось ко мне: потом я испугалась и попыталась рукой отогнать ее от себя, но она так ласково принялась лизать мою руку, что я поняла: она не желала причинить мне зла.
Я поднялась, она последовала за мной.
Память возвращалась ко мне, и я начала забывать о настоящем, чтобы вернуться в прошлое.
— Анри! Анри! Анри!
Я повторяла это имя, и с каждым разом мое несчастье еще зримее и мучительнее представало передо мной.
Я спрашивала себя, могла ли я, сирота, не имеющая ни отца, ни матери, молодая девушка без всякой поддержки, возлюбленная без любовника, могла ли я продолжать жить дальше, когда моя жизнь, казалось, заключалась в потребности любить и быть любимой.
Мое сердце ответило мне «нет».
Тогда я с завистью принялась мечтать об этом другом мире, душою, разумом, сутью которого является всеобщая любовь.
В этом лучшем мире Господь, вложивший в мою душу несказанную любовь к нему, конечно же, не откажет мне и соединит меня с ним.
Я решила уйти в это царство отлетевших душ, чтобы быть первой, кого Он встретит, войдя туда.
Я осмотрелась.
Я находилась где-то недалеко от Нейи; в сумерках я заметила черные силуэты громадных тополей, росших вдоль берегов Сены; река, то есть смерть, была всего в двух шагах; значит, Господь Бог меня услышал.