Блицфриз
Шрифт:
— Бегите! — орет он. — Тикает!
— Что значит тикает? — спрашивает Порта из-за ящиков. — Можно подумать — гангрена у него не в ногах, а в мозгу!
— Бомба с часовым механизмом тикает у вас под ногами! — вопит Малыш из сугроба.
Порта молниеносно выскакивает из отверстия между ящиками и выбегает. Ноги его работают, как шатуны. Он буквально пробуравливает себе путь к сугробу.
— Тикает еще? — спрашивает он Малыша. — Может, это стучал дятел, пытавшийся добраться до моих груш?
— Насчет дятла
— Бомба с часовым механизмом не опасна, пока не перестала тикать! — неистово кричит Порта и хорьком спускается в то отверстие, из которого выскочил.
— Им не взорвать все мои консервированные груши! — кричит он, вскидывая на плечо ящик. И едва добегает до сугроба, кажется, что весь мир взорвался изнутри. К небу с невероятной силой взлетает столб пламени, разбрасывая во все стороны ящики и консервные банки. На нас валится град консервированных фруктов и кусков мяса. Банки с острыми, как нож, краями летят шрапнелью между домов.
— Гнусный, подлый трюк, — разочарованно вздыхает Порта, когда мы встаем и смотрим в оставленный взрывом черный кратер. — Ивану я этого долго не забуду!
Малыш пробует кусок мяса, но с гримасой выплевывает. Оно отдает селитрой.
Мы открываем ящик Порты с консервированными грушами, и наши лица озаряются, когда обнаруживаем, что там тридцать банок. Едва приканчиваем одну, Малыш вновь предостерегающе кричит:
— Опять тикает! Прячемся!
Словно мякина под ветром, мы уносимся и укрываемся за большим сугробом.
Второй взрыв сильнее первого.
Дом за складом взлетает в воздух и скрывается за вершинами деревьев. Разлетаются бутылки с коктейлем Молотова. Вспыхивает фосфорное пламя.
Едва затихает звук взрыва, мы вскакиваем и бежим к домам, где находится парализованная шоком рота.
Едва начинаем рассказывать о том, что произошло, раздается крик часовых:
— Тревога! Партизаны!
Из темноты строчат пулеметы и автоматы, ночь оглашают крики раненых. От дома к дому перебегают темные тени. Звенят стекла, вспышки взрывов разрывают тьму. Дома вспыхивают и ярко горят.
— Приди, приди, приди, о Смерть, — напевает под нос Легионер, откидывая сошки ручного пулемета.
Черные тени несутся через большую площадь с памятником Ленину. Когда они достигают расстояния, с которого можно бросать гранаты, грохочет станковый пулемет Малыша, скашивая людей рядами, будто колосья. Но их много. Они кишат в узких, кривых улочках. Повсюду сверкают дульные вспышки. Разрывные пули причиняют жуткие раны.
У памятника Ленину кричит комиссар, размахивая над головой автоматом.
Я бросаю гранату изо всех сил. Она взрывается над комиссаром, и он летит через всю широкую площадь. Автомат его летит в другую сторону.
— Мастерски, — улыбается Порта и одобрительно кивает.
Я бегу вперед вместе с Профессором, он несет мою сумку с гранатами. Подает их мне с уже снятым кольцом. Я вложил столько силы в первый бросок, что теперь не могу бросить их дальше пятидесяти метров. Но для гранатометчика это хорошее среднее расстояние!
Партизаны отходят беспорядочной толпой, поскольку их громогласный комиссар убит.
Легионер бросает в один из домов противотанковую мину. Дом разлетается на части. Внезапно наступает тишина. Лишь из леса слышны удаляющиеся шаги.
Клокдорф расстреливает в затылок двух пленных, потом разбивает им черепа прикладом.
— Черт возьми, ты что делаешь? — яростно кричит ему Мозер.
— Разрешите доложить, герр обер-лейтенант, совершаю казнь в соответствии с наставлениями. Эти двое перерезали горло старосте. Он протестовал против сожжения деревни, в которой живут люди.
— Я подам на тебя рапорт за неисполнение приказа!
— Подавайте! — язвительно усмехается обер-фельдфебель.
Мы потеряли двенадцать человек. Двое часовых найдены с проломленными головами. Пятеро ранены, одному из них в живот вошла целая автоматная очередь.
— Приготовиться к маршу! — приказывает Мозер. — Они вернутся, как только возьмут себя в руки и преодолеют первый страх. К тому времени нам нужно быть в пути.
Мы идем около часа, когда Мозер вдруг вспоминает о партизанке.
— Где та девушка?
— Разрешите доложить, она отправилась домой, но просила передать всем наилучшие пожелания! — весело кричит Порта.
— Значит, ты отпустил ее? — спрашивает обер-лейтенант, пораженный откровенностью Порты.
— Никак нет! Девушка мне понравилась, и я предложил ей стать хозяйкой в моем маленьком доме на Фридрихштрассе, но она возмутилась и попыталась отнять у меня оружие. Потом, пока я искал веревку, чтобы связать ее, ловко выскользнула в заднюю дверь, а когда я бросился за ней, надела мне на голову кастрюлю и принялась охаживать меня черпаком. Потом воспользовалась возможностью и побежала влево к лесу. Я кричал ей вслед, что вы очень на нее рассердитесь, когда узнаете, что она самовольно ушла. Но девушка не обратила никакого внимания на мои крики, и теперь, скорее всего, она дома на улице Тысячи Недотеп.
— Трудно мне с тобой, Порта, — вздыхает Мозер. — Очень надеюсь, что наши пути вскоре разойдутся.
— Может быть, даже раньше, чем вы думаете, герр обер-лейтенант! — говорит Порта. — В нашей роте офицеры долго не живут. Это уже чуть ли не традиция! — добавляет он, широко улыбаясь.
— Я потом поговорю с тобой, Порта, — обещает Мозер. — Еще как поговорю!
Три дня спустя мы выходим к разрушенной деревне, печные трубы торчат к небу каменными пальцами.
— Там пускают красные ракеты, — говорит, указывая, Старик.