Блистающие облака
Шрифт:
Он соскочил с площадки, когда поезд медленно шел через город. Была полночь. Темнота казалась осязаемой,- хотелось поднять руку и потрогать шерстяной полог, висевший над головой. Редкие фонари вызывали смутное опасение: капитан их обходил. В переулке он задел ногой крысу, она взвизгнула и, жирно переваливаясь, побежала перед ним. Капитан остановился, прислушался и сказал:
– Вот паршиво! Скорей бы конец!
Около общежития для моряков, где он остановился (общежитие носило громкое имя "Бордингауз"), капитан заметил у дверей сидящего человека. Он полез
Море тихо сопело. Вода, булькая, вливалась в щели между камнями и выливалась с сосущим звуком. На ступеньках сидела нищенка-курдянка.
Она подняла на капитана смуглое и нежное лицо и улыбнулась. На глазах ее были слезы.
– Пусти ночевать. Я красивая, жалеть, дорогой, не будешь.
– Ты чего плачешь?
– Маленький мальчик такой...- курдянка показала рукой на пол-аршина от ступеньки.- Измет, мальчик, зачем умер! Доктор не мог лечить, никто не мог лечить. Теперь хожу, прошу деньги.
Каждый человек хватает меня, ночуй с ним.
Она скорбно закачала головой.
– Ай-я-я, ай-я-я! Я тебе зла не желаю, пусти меня ночевать. Ты смотри.
Курдянка распахнула платок,- груди ее были обнажены и подхвачены снизу черной широкой тесьмой. Капитан смотрел на нее, засунув руки в карманы. Смутное подозрение бродило у него в голове.
"Хороша",- подумал он.
Смуглые и маленькие ее груди казались девичьими"
"Наверное, врет, что был ребенок".
Такие лица капитан где-то уже видел; с густыми бровями, с полуоткрытым влажным ртом, с тяжелыми ресницами.
– Слушай, девочка,- он неожиданно погладил курдянку по блестящим волосам.- Ты мне не нужна. Вот, возьми,- он дал ей рубль,- а переночуешь здесь, в коридоре, никто тебя не тронет.
Ощущение теплых женских волос было потрясающим. Капитан знал женщин,независимых и рыжих портовых женщин, ценивших силу, жадность и деньги. Об этих женщинах он не любил вспоминать. После встреч с ними он долго вполголоса ругался. Сейчас он испытывал смятенье. Ему казалось, что он должен сказать что-то очень хорошее этой женщине - дикой, непонятной, плачущей у его ног. Он поколебался, шагнул к двери, но курдянка схватила его за локоть.
– Слушай,- сказала она тихо и быстро.- Слушай, дорогой. Ходи осторожно, с тобой в духане злой человек сидел. Он давал мне деньги, говорил - смотри за ним, каждый день приходи, рассказывай, спи, как собака, у его дверей.
Капитан обернулся, потряс ее за плечи:
– Какой человек?
– Молодой, по-турецки который говорит.
"Терьян",- капитан невольно оглянулся. Он чувствовал себя как затравленный зверь. Ну, попал в переплет.
Он не вернулся к себе в гостиницу. Впервые в жизни он испытал тяжелое предчувствие, противную тревогу и пожалел о том, что нет Батурина и Берга.
"Азия,- думал он,- будь она трижды проклята!"
Он пошел с курдянкой к маяку в пустой корабельный котел. Котел лежал у самой воды. Он врос в песок, был ржавый, но чистый внутри. Капитан зажег спичку: в котле были навалены листья, было тепло и глухо. Отверстие было завешено рогожей.
Он лег и быстро уснул. Курдянка взяла его голову, положила на колени, прислонилась к стенке котла и задремала. Ей казалось, что вернулся муж, спокойный и бесстрашный человек, что он подле нее и она скоро уедет с ним в Курдистан, где женщины полощут в горных реках нежные шкуры ягнят.
Когда капитан проснулся, из-под рогожи дул прохладный ветер. Над самым своим лицом он увидел смеющиеся губы, ровный ряд зубов, опушенные ресницы. Он сел, похлопал курдянку по смуглой ладони и сказал:
– Ничего, мы свое возьмем. Жаль мне тебя, девочка. Дика ты очень,- зря красота пропадает!
Он выполз из котла и пошел в типографию к Зарембе, выбирая улицы попустыннее. Он думал,- как хорошо, если бы у него была такая дочка, и как глупо, что ее нет. А жить осталось немного.
На душе был горький хмель, какой бывает после попойки. Он отогнал назойливую мысль, что курдянка очень уж дика, а то бы он женился на ней.
"Ну и дурак",- подумал он.
По пути он зашел в кофейню, долго пил кофе, глядел на яркое утро. Ему не хотелось двигаться. Сидеть бы так часами на легком ветру и солнце, вспоминать тяжелые ресницы, смотреть на веселую, зеленую волну, гулявшую по порту, выбросить из головы Пиррисона к чертовой матери!
В типографии капитан застал волнение. Фигатнер сидел за столом и крупным детским почерком писал заметку. Около него толпились наборщики и стоял Заремба, почесывая шилом за ухом.
– Вот какое дело,- сказал он смущенно капитану.- Терьяна подстрелили.
Капитан подошел к столу и через плечо стал читать заметку. Фигатнер сердито сказал:
– Не висите над душой, товарищ!
"Вчера на шоссе в Барцхану,- читал капитан" был найден с огнестрельной раной в области голени правой ноги сотрудник "Трудового Батума" С. К. Терьян. Терьян возвращался пешком в город из Махинджаур, причем на него было произведено нападение со стороны необнаруженных преступников. Терьян, уже раненный, не потерял присутствия духа и начал отстреливаться, заползши за живую колючую изгородь, где и был обнаружен поселянином Аметом Халил Нафтула, 52 лет, несшим на рынок виноград. Пострадавший отправлен в городскую больницу. К розыску бандитов приняты меры.
Неоднократно мы указывали на небезопасность батумских окраин. О чем думает милиция! Гром не грянет - мужик не перекрестится,- так говорит мудрость широких рабоче-крестьянских масс. Долго ли будем терпеть эти хищничества на больших дорогах и не пора ли прокурору Аджаристана крикнуть свое резкое и громкое "нет"! На седьмом году революции жители рабочих окраин тоже имеют право спать спокойно.
К ответу бесхозяйственников и склочников из милиции. К ответу административный отдел Совета, который не считается с жилищной нуждой граждан и не только обрекает их на спанье на улицах под угрозой бандитов, но дает им проходные, нежилые комнаты, беря плату как за жилые. Долой кумовство!"