Ближе к истине. О «Принципах трансформации ума» Атиши
Шрифт:
Но когда я говорю, что имя – это фикция, я не имею в виду, что оно не нужно. Это необходимая фикция, оно полезно; иначе как вы будете обращаться к людям? Если вы хотите написать кому-то письмо, кому вы будете писать?
Однажды маленький мальчик написал письмо Богу. Его отец умер, а мать была больна, и у них не было денег; поэтому он попросил у Бога пятьдесят рупий.
Когда письмо попало в почтовое отделение, персонал был в растерянности – что с ним делать? Куда его отправить? Оно было адресовано просто Богу. Тогда они его вскрыли. Работникам почты стало очень жаль мальчика, и они решили собрать немного денег и послать их ему. Они собрали деньги; мальчик просил пятьдесят
Пришло следующее письмо, снова адресованное Богу. Мальчик написал: «Дорогой сэр, пожалуйста, в следующий раз, когда будете посылать деньги, посылайте их прямо мне, не посылайте их через почтовое отделение. Они вычли свою комиссию – десять рупий!»
Если ни у кого не будет имени, возникнут трудности. Несмотря на то, что в действительности имени нет ни у кого, имя, тем не менее, – это прекрасная и полезная фикция. И никто не знает об этом лучше меня, поскольку, наверное, никто во всей истории человечества не давал столько имен, сколько дал я. Можете на меня положиться!
Имена нужны другим людям, чтобы называть вас; «Я» нужно вам, чтобы называть себя, однако это всего лишь фикция. Если вы погрузитесь глубоко в себя, то обнаружите, что имя исчезло, идея «Я» исчезла; осталось одна чистая «есть-ность», существование, бытие.
И это бытие не отдельно, оно не ваше и не мое; это бытие – бытие всего. Камни, реки, горы, деревья – включено все. Оно включает в себя все; ничто не исключается. Все прошлое, все будущее, эта огромная вселенная – все включено в это бытие. Чем глубже вы погружаетесь в себя, тем больше и больше вы понимаете, что личности не существуют, что индивидуальности не существуют. Существует лишь чистая всеобщность, универсальность. На периферии у нас есть имена, эго, отождествления. Когда же мы совершаем прыжок с периферии в центр, все эти отождествления исчезают.
Эго – это просто полезная фикция.
Пользуйтесь им, но не будьте им обмануты.
Ты также спрашиваешь: «Оставаясь непросветленными, всегда ли мы функционируем через эго, или бывают мгновения, когда мы от него свободны?»
Поскольку это фикция, бывают мгновения, когда вы от него свободны. Поскольку эго – это фикция, оно может сохраняться лишь в том случае, если вы продолжаете его поддерживать. Фикции нужна интенсивная поддержка. Истине поддержка не нужна; в этом прелесть истины. Но фикция? Вы должны постоянно ее подкрашивать, подставлять тут и там подпорки, а она все время рушится. К тому времени, как вы подперли ее с одной стороны, начинает рушиться другая сторона.
И именно этим люди занимаются всю свою жизнь, пытаясь сделать так, чтобы фикция была похожа на истину. Заимейте больше денег, и тогда вы сможете иметь большее эго, немного более плотное, чем эго бедняка. У бедняка эго тонкое, он не может позволить себе иметь эго потолще. Станьте премьер-министром или президентом страны, и ваше эго раздуется до предела. Тогда вы не сможете ходить по земле.
Вся наша жизнь, поиски денег, власти, престижа, того и этого – не что иное, как поиски новых подпорок, поиски новых опор, чтобы хоть как-то поддержать фикцию. И все время вы знаете, что приближается смерть. Что бы вы ни делали, смерть это разрушит. Но, тем не менее, люди продолжают надеяться на чудо – может быть, умрут все, кроме меня.
И в каком-то смысле это верно. Вы всегда видели, что умирают другие люди, вы никогда не видели, что умираете вы сами; поэтому это кажется верным, логичным. Умирает один человек, умирает другой, а вы никогда не умираете. Вы всегда остаетесь, чтобы пожалеть о них, вы всегда провожаете их на кладбище, чтобы попрощаться с ними, а затем снова возвращаетесь к себе домой.
Не обманывайтесь этим, поскольку все эти люди делали то же самое. И никто не исключение. Смерть приходит и разрушает всю фикцию вашего имени, вашей известности. Смерть приходит и просто все стирает; не остается даже следов. Все, во что мы превращаем свою жизнь, просто надпись на воде – даже не на песке, а именно на воде. Вы даже не успели написать, а она исчезла. Вы не можете даже прочитать ее: прежде, чем вы сможете ее прочитать, она исчезает.
Но мы продолжаем строить эти воздушные замки. Поскольку все это фикция, ей требуется постоянная поддержка, постоянные усилия, днем и ночью. А никто не может быть настолько внимательным двадцать четыре часа в сутки. Поэтому иногда, несмотря на ваши усилия, случаются мгновения, когда у вас возникают проблески реальности, когда ее не заслоняет эго. Случаются такие мгновения без ширмы эго – запомните: это происходит, несмотря на ваши усилия. У каждого человека время от времени случаются такие моменты.
Например, каждую ночь, когда вы глубоко засыпаете, и ваш сон настолько глубок, что вы даже не видите сновидений, эго больше не существует, все фикции исчезают. Глубокий сон без сновидений – это своего рода маленькая смерть. В сновидениях имеется вероятность, что вам, возможно, удастся вспомнить свое эго. Людям удается сохранить свое эго даже в сновидениях.
Именно поэтому психоаналитики стараются глубоко проникнуть в ваши сновидения – поскольку уменьшается вероятность того, что вы сохраните свое отождествление; там можно обнаружить больше лазеек. Днем вы очень бдительны и все время настороже, постоянно со щитом в руках, чтобы защитить свое эго. В сновидениях же вы иногда об этом забываете. Однако люди, изучающие сновидения, говорят, что даже во сне защита сохраняется; она лишь становится немного тоньше.
Например, вам приснилось, что вы убили своего дядю. Если вы углубитесь в это, то удивитесь: оказывается, вы хотели убить отца, но убили дядю. Вы обманули себя, эго сыграло с вами шутку. Вы такой хороший парень, разве вы можете убить собственного отца? А дядя похож на вашего отца, хотя на самом деле никто не хочет убить своего дядю. Дяди всегда такие милые люди – кому захочется убить своего дядю? И кому не захочется убить собственного отца?
Между отцом и сыном неизбежно существует сильнейший антагонизм. Отец должен приучать сына к дисциплине, сдерживать и ограничивать его свободу, приказывать ему и заставлять его подчиняться. А никому не хочется подчиняться; никому не хочется, чтобы его приучали к дисциплине и говорили, что он должен делать и чего не должен. Отец такой могущественный, что сын чувствует зависть. И величайшая зависть и ревность состоит в том, что сын хочет, чтобы мать полностью принадлежала ему, а этот отец всегда встревает между ними, он всегда рядом. И не только сын чувствует ревность к отцу, отец тоже чувствует ревность к сыну, поскольку тот всегда оказывается между ним и его женой.
Сын Муллы Насреддина женился. Он пришел домой вместе со своей женой, со своими друзьями и родственниками, заполнившими весь дом. Выйдя за чем-то, а затем вернувшись, сын был совершенно ошеломлен – его отец обнимал и целовал его жену. Это было слишком! Это не дозволено. Сын очень рассердился и закричал: «Что ты делаешь?»
Отец ответил: «А что всю свою жизнь делал ты? Ты целовал и обнимал мою жену – и я никогда не говорил тебе ни слова».
Возможно, он ничего не сказал, но он несомненно чувствовал нечто подобное. Между отцом и сыном, между матерью и дочерью существует антагонизм – естественный антагонизм, естественная ревность. Дочь хочет обладать отцом, но существует мать; она кажется врагом.