Близится утро
Шрифт:
– Ильмар, я могу повести второй планер!
– Нет. – Я покачал головой. – Не можешь. Иди в кабину, живо!
– Я заберу у них оружие! – кивая на приближающихся осман, выкрикнул Маркус.
– У всех?
Сколько бы ни было в Маркусе детского желания вертеться в гуще событий и себя геройски проявить, но и понимания хватало. Он задергал головой, тоскливо озирая плененных мастеровых, что уже тащили к планеру первый толкач, молчаливо наступающих осман, наш жалкий строй...
– Иди, мальчик, – сказал я. – Иди. Не твое это дело – убивать. Тут ты не помощник.
– Я не знаю! – Маркус топнул ногой – жестом, что у взрослого аристократа показался бы грозным, а у него – детской истерикой. – Там, в Холоде, их десятки, сотни! Но мне нужно хотя бы видеть, хотя бы помнить, как пулевик убирали на Слово!
Я схватил его за плечи, тряхнул, чтобы успокоить.
– Баракальдо. Слушай меня внимательно! Вблизи городка Баракальдо!
Оливковая роща, поле – на нем залегли баски-повстанцы. Наступают иберийцы и державный легион, приданный им в помощь вердиктом Владетеля. Его светлость, лорд Хамон, сдерживал натиск, сколько мог. У него был скорострельный пулевик, в него зачем-то заливали воду. Оруженосец держал ящик с лентой, в которую вшиты патроны... Ты слышишь меня? Маркус! Представь это! Представь! Преторианцы нас смяли, лорда пронзили пикой, но он, падая, поднял руку, вот так, и будто в горсть пальцы собрал... забрал пулевик на Слово.
У Маркуса затряслись губы.
– Нет... не знаю...
Он протянул было вперед руку... и опустил.
– Он там и сейчас, – крикнул я. – Слышишь? Бьет пар из дула, лента недострелянная свисает из ствола. Достань его, Маркус! Ты можешь, слышишь?
Протяни руку и возьми пулевик!
И младший принц Маркус черканул по воздуху рукой, будто разрывая худую ткань.
Воздух потемнел, открывая окно в бесконечную ночь.
Взвыл ветер, ледяным вихрем закружившись по ангару.
Маркус стоял, погрузив руки во тьму.
Холодом меня пробрало до костей. Ветер сотрясал, дыхание сбивая, на бронзовом молотке, что я сжимал в руке, выступил иней. Маркус, пошатываясь, все стоял, а тьма вокруг росла, будто и мы в нее погружались – туда, к последнему берегу всего сущего, к человеку, привязанному к столбу...
– Не надо! – закричал кто-то. Кажется, я сам.
Маркусу уже хватило бы времени весь ангар с планерами на Слово взять!
Я протянул руку, превозмогая ветер. Толкнул Маркуса, но он был словно в трансе, все шарил и шарил во тьме, пытаясь достать то, что ему никогда не принадлежало, то, чего он в глаза не видел, то, что до его рождения на Слово было спрятано...
Тьма погасла, будто отрезало.
Воздух был выстужен, как зимой, и дышалось тяжко, будто в горах.
В руках у Маркуса сочился густым паром скорострельный пулевик лорда Хамона.
Такую тяжесть мальчишка только миг и в силах был удержать. Негнущимися руками я успел подхватить пулевик под маленькие бронзовые колеса, рухнул и сам, но пулевик уронил мягко, на себя. Маркус шатался, полуприкрыв глаза. Тяжелый ящик с патронной лентой упал мне на ногу, отшибая лодыжку, расплескивая брезентовую ленту,
– В кабину его, живо! – прошипел я, вставая. Поволок за собой пулевик подбежал Арнольд и в два счета водрузил оружие у столба. Луиза и Петер уже волокли мальчишку в планер. А османы были совсем близко...
– Держи ленту! – гаркнул я, даже не глядя, что его святейшеству Жерару приказ отдаю. И епископ послушно поднял ящик с лентой на вытянутые руки.
Словно во сне все... будто опять я – безусый сопляк, в смерть не верящий, пошел за легкими деньгами в наемную бригаду баскской армии... Только не стою с плохим мечом в охране высокородного лорда, а лежу за его пулевиком, и кипит в стволе вода, залитая туда еще в Иберии...
Я повел стволом, глядя в прицельную планку на усатые османские лица...
И нажал на медный рычаг гашетки, еще хранящий тепло лорда Хамона, давным-давно в семейной усыпальнице истлевшего.
Пулевик загрохотал, будто рад был продолжить свою прерванную дробь, будто все эти долгие годы только этого и ждал. Османы дружно попадали наземь. Такого сопротивления они никак не ожидали!
– Ствол задираешь! – рявкнул Арнольд. В следующий миг, поднятый его могучей рукой, я оказался в стороне. А стражник рухнул за пулевик, оскалился и длинная очередь прошлась по залегшим врагам.
Послышались крики. Стрелял Арнольд не в пример лучше моего.
– В планер! – скомандовал стражник, на миг прерывая стрельбу. – Их слишком много!
Маркус, Луиза, Петер уже забирались в брюхо планера, в открытый люк. Фарид Комаров, молча наблюдавший за всем происходящим, отсалютовал нам – и бросился за ними.
– Арнольд, ты должен лететь с ними! – Я наклонился над стражником. – Им нужен защитник! Быстрее!
Меня похлопали по плечу. Я обернулся – и Антуан негромко сказал:
– Я умею обращаться с пулевиком. А ты вели снарядить второй планер. И быстрее, патронов мало.
Только миг я недоуменно смотрел на него. Какой из тебя летун, старик? Ты же не сдвинешь рычагов!
Но вспыхнувшая надежда была столь неожиданной, что я бросился к османским мастеровым. За ними, с пулевиком Антуана в руках, надзирал теперь Жан.
– Быстро! Второй планер! А ну!
Если слов они и не поняли, то жесты оказались понятны. Трое вновь метнулись в подвал, двое встали к лебедке. Я же отыскал взглядом Хелен – та как раз помогала забраться в кабину неуклюжему Арнольду.
– Хелен!
Летунья обернулась.
– В планерах есть карты и запалы?
– Нет, но запал подходит и наш, его делали на манер китайского.
– Сколько у тебя запалов?
Если бы она сказала «один» – нам бы уже ничего не оставалось, кроме как умереть.
– Два. Бери. – Хелен протянула руку, достала из Холода запал. После того, что творил Маркус, ее искусство даже не удивляло. – Антуан? Он же старик!
– Он попробует.
Хелен прикрыла на миг глаза. Кивнула.
– Удачи. Разверни круг с планером на ту дорожку, Ильмар. И сами взлетайте с нее.