Близкие люди
Шрифт:
— Ноги достаточно, — перебила она быстро и сунула ему под нос гладкую розовую коленку, — ничего другого я сейчас просто не вынесу.
— Не вынесу! — передразнил он, вытащил руку из-за головы и схватил предложенную коленку. — Еще как вынесешь!
Ничего этого не может быть.
Сейчас он проснется где-нибудь на жестком продавленном диване в Сафоново или в опостылевшей Леночкиной спальне и опять зайдется от ненависти и презрения к себе. У него так не бывает. Он не может лежать среди дня в постели, держать в руке гладкую розовую коленку, чувствовать животом чуть
— Паш, мне больно, — взвизгнула рядом Ингеборга, он слишком сильно сдавил ее ногу, — слышишь, Паша?! — И легко укусила его за живот.
Он быстро разжал руку.
— Ты что? — спросила она, подтянулась на локтях и легла повыше, заглядывая ему в лицо. — Что с тобой? Ты хочешь сию минуту указать мне на дверь?
— Почему ты сделала это? — спросил он мрачно.
— Что? — не поняла она.
— Ну… осталась со мной, легла со мной в постель и так далее…
— Сначала, — сказала она, рассматривая его лицо, — если ты помнишь, я легла с тобой на пол. В постель с тобой я легла уже потом. А что такое? Тебя огорчает мой моральный облик?
— Инга!
Он даже перестал ее гладить. Он должен был добиться от нее ответа.
— Паш, ты… заинтересовал меня сразу. Еще в школе, когда приехал и устроил жуткий разнос за то, что я тебя вызвала. У тебя было странное лицо. Как будто ты вовсе и не хотел устраивать разнос, а просто собирался посмотреть, что из этого выйдет.
— Так оно и было, — буркнул он и, не удержавшись, со брал в кулак ее волосы и поднес к своему лицу. Она подвинулась еще чуть-чуть повыше, чтобы ему было удобнее.
— Ну вот. Я все время старалась тебя расшевелить, задеть, заставить… Не знаю, злиться или смеяться. Каждую субботу я надеялась, что ты придумаешь предлог, и приедешь ко мне, и заберешь меня сюда, и окажется, что вам с Иваном не обойтись без меня… Однажды ты меня по голове погладил, и я вздумала, каково это, когда занимаешься с тобой любовью? Паш я обязательно должна все это тебе выкладывать?
— Обязательно, — сказал он тихо, — просто обязательно. Я никогда в жизни не слышал ничего подобного.
— Но ведь у тебя были… какие-то девушки после развода? — спросила она осторожно.
— Никого у меня не было, — почему-то ему было счет легко в этом признаться, — раз в две недели на правах бывшего мужа я посещал Леночку. Привозил денежки и получал свою порцию здорового секса. Она всегда говорила мне, что я отвратительная жирная свинья, но я все равно исправно являлся за своей порцией. Проходила в школе академика Павлова и условные и безусловные рефлексы?
— Павлик, ты все врешь! — объявила Ингеборга, смутно подозревая, что говорит он чистую правду, и ужасаясь этой правде. — Так не бывает.
— Бывает.
— Почему ты позволил все это с собой проделывать?
— Что проделывать? Я действительно не могу себя контролировать, когда дело доходит до… секса. Я действительно знаю, что я плохой любовник и…
— Откуда ты можешь знать, какой ты любовник, если, кроме жены, которая от тебя ушла, у тебя никого не было?!
Этот простой вопрос поставил его в тупик.
— Знаю, и все.
— Ты не плохой любовник, — сказала Ингеборга с сожалением, — ты просто дурак какой-то.
Зато теперь она совершенно точно знала, как именно ей следует с ним обращаться.
Все-таки она как-нибудь потом найдет его бывшую жену и утопит в Яузе. Можно, конечно, и в Москве-реке, но это будет для нее слишком шикарно. Вот в Яузе — в самый раз.
— Значит, — подытожила Ингеборга задумчиво, — всю жизнь ты живешь с сознанием собственной неполноценности. И тебе даже в голову не могло прийти, что я… тоже мечтаю как-нибудь заманить тебя в постель. И даже придумываю всякие планы, как бы мне половчее это сделать, и уговариваю свой здравый смысл не вмешиваться, и убеждаю себя, что думать об этом — грех, потому что женщина не должна бегать за мужчиной, что у тебя наверняка кто-то есть, скорее всего та краля из офиса, что такой мужик, как ты, не может жить один…
— Ты врешь! — крикнул он испуганным шепотом. — Ты все это сейчас придумала. Из жалости.
— Из жалости, Паша, — сказала Ингеборга надменно и сделала движение, как будто собиралась встать, — не валяются с мужиком по полу в кухне, не начинают все сначала в душе и не продолжают потом на диване, а я только что все это проделала. Так что можешь убеждать себя в чем угодно. Я тебя хотела, и я тебя получила.
Он схватил ее, не давая пошевелиться.
— Ты не могла меня хотеть, — сказал он, отводя глаза, — это невозможно.
Она пожала плечами. Потом подумала и нырнула к нему под одеяло и пристроила острый подбородок ему на грудь, почти на сердце.
— Паша, я ни в чем не собираюсь тебя убеждать. И я не дам тебе испортить мне настроение. В конце концов, я только что переспала с мужчиной, которого долго пыталась соблазнить. Для женщины, знаешь ли, это имеет большое значение. И до Ивана осталось всего полтора часа. И еще мне очень хочется тебя покормить. Пойдем поедим?
Как ему было понять, говорит она правду или это просто-напросто другая школа дрессировки с применением новых, улучшенных методов?! Где ему было справиться с рухнувшей на него массой совершенно новых чувств, ощущений, странных, тревожных и соблазнительных мыслей?! Как ему было вытащить себя из-под обломков и суметь трезво и спокойно что-то оценить, посмотреть со стороны, убедить себя, что это правда, а никакое не прыганье в кольцо?!
Но она была совсем рядом, такая близкая и такая… своя.
Он чувствовал кожей, как двигается ее горло, когда она говорит, как ее волосы щекочут его, как бесцельно скользит ее палец вдоль его закинутой за голову руки, как она улыбается и как дышит.
Он даже подумать не мог спокойно о том, что нужно встать, одеться и продолжать жить привычной нормальной жизнью, в которой он увяз по самые уши.
Что этой ночью останется один. Опять. Как всегда.
— Давай еще полежим, — попросил он, ненавидя себя за жалкий тон вокзальной сироты, — до Ивана целых полтора часа. Давай полежим, а?