Близкие люди
Шрифт:
Или нет. До обители он не доберется. Его схватят по дороге. Схватят и непременно убьют. Нужно искать того мужика, главного на этой проклятой стройке.
Может, он и не убьет.
Может, и вправду он не убьет? Простить не простит, но ведь… и не убьет же! Это страшно, это во много раз страшнее, чем купить билет в общий вагон, но это единственный способ спастись.
Господи, помоги, вразуми сироту!.. В последний раз наставь на путь истинный.
А что он ему скажет, тому мужику? Что сатана заставлял его делать всякие пакости, а теперь
Не поверит тот мужик. Ни за что не поверит. Да будь на его месте он сам, Леонид Гаврилин, ни за что не поверил бы полоумному субъекту с расплывчатым взглядом и трясущимися руками.
В допотопном телевизоре, что-то неслышно бормотавшем в углу, вдруг сбилась картинка, пошла серыми трескучими полосами, и он понял, что начинается самое страшное.
Как у зайца, выскочившего на дорогу, в свете автомобильных фар делается что-то вроде столбняка, так у Леонида Гаврилина внезапно отнялись ноги, а загривок словно бы вскипел — на крыльце сильно топали и ругались, дергали и ломились в хлипкую дверь.
Спасенья нет. Он опоздал на свой поезд до тихой обители.
Он не успел уйти. Сейчас его будут убивать.
У него хватило сил только чтобы закрыть глаза, чтобы не видеть, как именно его будут убивать.
Дверь отлетела, ударилась о стену, и негромкий голос сказал презрительно:
— Ну что? Что с тобой делать-то? Тебя предупреждали? Предупреждали! Просили? Просили! А ты?!
Утром неожиданно объявилась Леночка.
Леночка обладала потрясающей, ни с чем не сравнимой способностью объявляться именно тогда, когда она была меньше всего нужна.
— Степ, ты мне звонил? — спросила она ласково, и ее голосок вполз ему в ухо, пробил все слабые и хилые перепонки и в полном соответствии с правилом буравчика ввернулся в мозг. — Я в Греции была. Грелась. Знаешь, как хорошо холодной весной на теплом солнышке погреться? М-м-м… Только ты никогда со мной не ездишь. Почему, Степ?
На кухне приятно позвякивала посуда, бодро бубнил утренний телевизор, еще не отягощенный никакими дневными катаклизмами, Иван канючил, но не противно, а как-то легко, тоже по-утреннему, и среди всего этого главным, не правдоподобным, пугающим и славным был голос Ингеборги Аускайте, с которой Степан провел всю сегодняшнюю ночь.
— Сте-епа! — позвала в трубке Леночка. — Ты что? Спишь еще? Зачем ты меня искал? Я на автоответчике три твоих послания прочитала! Денежек хотел дать?
И она засмеялась.
Степан прикрыл дверь в ванную, отделяя себя от голосов Ивана и Ингеборги, от утренних звуков и вообще от всей только что начавшейся новой жизни.
Черт его знает, зачем он ее искал. И когда это было? Зачем-то она была ему нужна, он действительно несколько раз ей звонил, но вот зачем?!
— Степ, ты ко мне сегодня приедешь? Я тебя жду. Я загореленькая, славненькая,
— Нет, — сказал Степан, удивляясь тому, как легко это произнеслось, как будто само собой, — нет, не приеду. Я же сказал, что больше к тебе не поеду. Ты просто забыла.
— Ты столько раз говорил мне, что больше ко мне не поедешь, что я со счета сбилась, — засмеялась Леночка, — приезжай, не кривляйся! Или у тебя сегодня такое настроение, что я должна тебя уговаривать, да? Умолять? Господи, какой ты предсказуемый, Степа!..
— Конечно, предсказуемый, — согласился он. У него теперь была Ингеборга, и сам черт ему был не брат. Вдруг он вспомнил, зачем искал Леночку. — Слушай, ты к Ивану в школу ходила?
Похоже, Леночка оказалась застигнутой врасплох, потому что промычала нечто неопределенное, но вполне утвердительное.
— А зачем?
— Ч-то? — спросила она с некоторой запинкой.
— Зачем ходила? Чего это тебя туда понесло? Про Ивана какие-то вопросы задавала, про учительницу его! Ты что это? Обалдела?
Он никогда — никогда! — не разговаривал с ней в таком тоне, и Леночка даже растерялась немного, а сверло, которое засело у него в мозгу, вдруг вступило в противоречия с правилом буравчика и куда-то делось из головы, как будто его и не было вовсе.
— Степ, просто я… решила поинтересоваться, как наш сын… — начала она, очевидно, не в силах сразу придумать, что бы соврать потолковее, но Степан перебил.
— Стоп. Вот про нашего сына никаких заходов мне не надо. Ты точно помнишь, в каком именно он классе, или тебе подсказал кто?
Ей бы собраться, ей бы взять себя в руки, быстро и четко проанализировать ситуацию, по новой оценить и не дать бывшему мужу ни одного очка форы. А Леночка… растерялась.
Впервые в жизни она растерялась в разговоре с такой тряпкой и валенком, каким ей представлялся Степан.
С каждым словом он как будто выходил из-под ее контроля. С каждым своим хамским вопросом он удалялся от нее, и это было как-то совершенно ясно, и еще было ясно, что вернуть его под свой контроль Леночке будет очень трудно.
И хуже всего было то, что он отлично знал об этом.
— Так зачем ты к нему в школу приперлась? — наслаждаясь своим новым положением, настаивал он. — Что ты хотела узнать?
— Степ, я хотела узнать… я хотела узнать, как он учится. Мне ведь тоже интересно.
— Ну да, — согласился Степан, — интересно тебе.
Леночка немножко пришла в себя и мужественно соскребла в кучку остатки прежнего тона.
— Ну и что такого? Я же понимаю, что он неблагополучный ребенок, — начала она более уверенно, — твоя мамаша умерла, у тебя на него совсем нет времени, кроме того, ты в последнее время тоже весь издерганный, Паша! Я же не слепая. Ты ко мне приезжаешь все время в какой-то истерике. Мне, в конце концов, захотелось узнать, может, это из-за ребенка? Может, тебе стоит его… подлечить? Или в интернат пристроить?