Близкие миры
Шрифт:
– Присаживайся, – кивнул Бурдинов на кресло. – Завтракать будем?
– Пожалуй, – Давыдов и правда проголодался.
Бурдинов по-простому, кинжалом, небрежно вскрыл две банки с тушенкой, достал из тумбочки алюминиевые кружки, ложки и бутылку красного вина.
– Разносолов не держу. Вино для аппетита и для здоровья, мясо – для сытости.
Давыдов отхлебнул глоток полусухого вина, одобрительно кивнул и выпил зараз едва не половину кружки. Потом погрузил ложку в банку с тушенкой и заработал челюстями.
– Ты сейчас, наверное, начнешь убеждать меня поднять мятеж, – подмигнул математику
– С чего ты взял? – удивился Николай.
– Были уже предложения…
– От кого же?
– Да от тебя. Точнее, от предшественника твоего. Месяц назад. Правда, тот Давыдов тушенку лопать не стал. Не привык без гарнира, да еще ложкой. Был у меня сухарь, так он его грыз. И проповедовал что-то насчет того, что грешными, мол, делами мы занимаемся. Но доверия у меня к его предложениям не было. Не способен на мятеж человек, который от простой армейской еды отказывается.
– А я, ты считаешь, способен?
– Кто знает…
– Вот если бы институт наш поднять, – вздохнул Давыдов. – Не бунтовать, конечно. Но что-то вроде забастовки. Объяснить, кому нужно, относительно последствий применения нового оружия. И реальной угрозы из других глобул, перед которой сплотиться надо… И начать разрабатывать совсем не то, что мы сейчас разрабатываем.
– Да мы многое, вообще говоря, под военные программы засунули, – объяснил Бурдинов. – Не стоит институт. Толковых ребят только не хватает, чтобы все направления развивать.
– И все же… Угроза ведь не от Америки исходит.
– Думаешь, не знают об этой угрозе? – хмыкнул Бурдинов, не прекращая жевать. – Знают. И в Кремле, и в Белом доме, и в самих Соединенных Штатах. Не напрасно ведь мы специально для Москвы энтропийных установок собрали штук сто. Почти вручную. Потом уже патент продали и чертежи передали какому-то заводу в Воронеже. Фирме частной. Они сейчас всю страну закрывают, неплохие деньги зарабатывают. Медленно, но верно.
– На набережной возле Москвы-реки и то установки не действуют! – Давыдов вспомнил свои злоключения.
– Недоработки. Что важнее – набережная или военный завод? Или секретный научный институт?
– Институт, конечно, важнее, – согласился Давыдов, представляя прыгунцов, шарящих в секретных сейфах разработчиков новейших вооружений.
– Игра с дальним прицелом, – продолжал Бурдинов, расправившись с банкой тушенки и примериваясь к следующей. – Поэтому наше правительство и американцы и хотят выяснить, кто сильнее. Американцы ведь тоже на месте не стоят. Не знаю, построили они подпространственную торпеду или нет, но зонд в зеркальные миры запускали. Это информация достоверная. И энтропийные поля – не только против гостей из дальних глобул, но и против американских зондов. Кто знает, что они изобретут? Область исследований новая, возможностей – непочатый край. Война в Монголии – не война за плацдарм. Выяснение, чье оружие лучше и точнее, чьи технологии совершеннее. Поэтому в бункере находиться, мягко говоря, небезопасно. Противник тоже может сюда что-нибудь переместить. Или не может. Наверняка сказать нельзя. А уж по результатам станет ясно, кто будет лидером в нашем мире. И этот лидер начнет собирать силы против возможного вторжения.
– Стало быть, все так глобально? От
– А это всегда зависит от чьей-то работы, – раздраженно буркнул Бурдинов. – Точнее, от работы каждого. Кто-то делом занимается, кто-то мухам дули дает. Всегда так.
Давыдов отставил банку с недоеденной тушенкой в сторону, допил вино.
– Под бездельниками ты меня подразумеваешь?
– Тебя? – удивился Бурдинов. – Да ты больше всех нас сделал. Это и профессор Савченко признает, хотя он тоже перелопатил дай бог… Но тот же Савченко целиком проблеме не отдается. А что тут скажешь – директор института, то с президентом встречается, то коллегам помогает… Зимой вот я с нашим директором присутствовал на защите диссертации одного товарища из крупного математического центра. Тема: «Неустойчивость упругих цилиндров при одноосном растяжении»… Кто-то делом занимается, а кто-то ковыряется в собственном пупке, паразитирует, на шее государства и налогоплательщиков, даром хлеб жует!
– Наверное, и такие темы нужны, – осторожно предположил Давыдов. – Если уж ее на обсуждение ученого совета вынесли…
– Нужны, как же! Тема первостепенной важности! А какая новизна! Впрочем, тема, может, и неплохая, хоть и слабенькая. Но видел бы ты этого диссертанта, повадки его… Дармоед, который стремится в жизни получше устроиться. Отдыхать больше, с комфортом, работать – меньше. Ну да ладно, что мы будем о гадости всякой говорить. Я о том, что нам с тобой делать.
– Может, Савченко все же поможет? Он, как ты говоришь, и к президенту вхож.
– Вхож-то он вхож, да не по каждому поводу. Как правило, президент его приглашает, а не он к президенту на прием записывается. А это разница. Сам он может только на министра выйти.
– Ну и министр – неплохо.
– Неплохо, – кивнул Бурдинов. – Однако и ты к любому министру попасть можешь. Все-таки депутат. Но для начала, перед тем как подумать, как нам дальше быть, о себе расскажи. Я так понял, у тебя в Москве проблемы какие-то были.
– Проблемы – не то слово, – кивнул Николай. – Давай наверх поднимемся. Там и расскажу.
Товарищи расположились на поляне неподалеку от одной из палаток. В небе то и дело проносились истребители. Над лесом барражировали вертолеты. Активность вооруженных сил была прямо-таки нездоровой. Словно бы до начала операции оставались считанные дни. Как бывает в таких случаях, усыпление бдительности противника, затишье и внезапный удар.
Рассказ Давыдова продолжался часа два. Бурдинов почти не перебивал его – только задавал иногда уточняющие вопросы. И качал время от времени головой.
– Охота по-крупному идет, – заявил он. – Что еще раз подтверждает мои худшие подозрения. И Даша… Хорошая девчонка, насколько я знаю. Жаль, честно говоря…
– Что жаль? – не понял Давыдов. – С ней вроде бы все нормально…
Бурдинов вынул из ножен свой широкий кинжал, мощно вогнал его в красный ствол растущей рядом с палаткой сосны – простреленная рука напомнила о себе, отозвавшись на резкое движение пронзительной болью.
– Ты на самом деле не понимаешь или прикидываешься? – морщась, осведомился Бурдинов.