Близкое – далёкое
Шрифт:
– Выскочка, – прошептала за спиной Вали одна из близняшек.
Валя старался сделать качественный снимок Варвары, пока она говорила свою речь, и у него получилось. Он посмотрел на снимок, обрадовался, и подумал о том, что скажет Варвара об этом снимке. Валя удивился, что ему интересно, как отреагирует Варвара и почему её мнение вдруг стало важным для него.
– Думаю, все отдохнули, теперь начнём дела делать, надо бы камней натаскать и подпорную стенку во дворике выложить, и можно начать траншею раскапывать, пока у нас людей много, – Вознесенский указал на волонтёров.
– И
Валя вздрогнул. Физически трудиться совсем не хотелось, и надо бы ему постараться увильнуть от работы. И тут он почувствовал, как кто-то пристально смотрит на него, оглянулся и столкнулся глазами с Варварой. «Догадалась! – перепугался Валя. – Что теперь о таком лентяе подумает?» Но Варвара сказала:
– Мне надо кое-что взять из машины, поможешь донести? – и когда отошли от раскопок, добавила, – мы не стали по ухабам ехать, оставили машины перед лесом, возьмём атрибутику, а потом вернёмся. Можно не спешить, там и без нас раскопают, и камни принесут, правильно?
– Правильно! – обрадованно воскликнул Валя.
Они гуляли в сосновой посадке, ватное одеяло коричневых иголок хрустело под ногами. Валя показал Варваре снимок.
– Хорошо, – ответила она, но не с таким восторгам как ему хотелось.
– Ты это всё искренне там говорила?
– А ты сомневаешься? Я даже на референдуме голосовала как надо, – с чрезмерной, как показалось Вале, гордостью произнесла девушка. – Сфотографируй меня ещё.
Варвара спиной прислонилась к сосне, согнула ногу. Джинсы натянулись, очертив упругое бедро, и Валя, глядя в видоискатель, рассматривал сильные бёдра Варвары.
– Скинешь мне потом фотографии? Встань туда, чтоб солнце не мешало, вот, – Варвара села по-султански на сухие иголки и улыбнулась живой честной улыбкой, и глянула так проникновенно, что сердце у Вали наполнилось добротой.
Щелчок фотоаппарата. Вся магия в лице Варвары вдруг погасла. С места, где шли раскопки стали доноситься крики.
– Ну что, идём? Кажется, происходит нечто интересное, – Варвара встала, отряхнула джинсы.
«Не может быть, чтобы это было всё, должно быть какое-то продолжение», – Валя не желал верить, что время, проведённое наедине с Варварой, закончилось. К ним уже бежал волонтёр.
– Давайте быстрее, там бойца нашли.
Когда вернулись, Валя увидел кости – на чёрном пакете лежали позвонки, рёбра и челюсть. Не белые, как у скелетов, которых он представлял. Жёлто-коричневые. «И вот это настоящие человеческие останки, и человек этот жил, так же как и я сейчас», – Валя взялся за свою челюсть, и внутри живота что-то лопнуло, и появилось такое ощущение, будто некая болезнь заползает в нутро.
– На, подержи, а то ходишь здесь, – Кочубей сгрёб останки в пакет и всучил пакет Трухову.
Внутри пакета должно шевелиться, конечно, должно, и, неужели, он слышит, как скребутся друг об друга кости?
Вале становилось дурно.
– Сегодня нашли ещё одного бойца, – проговорил Вознесенский. – Спасибо вам, большое дело сделали. Будем дальше работать, надо теперь опознать останки, дай бог отыщем родственников.
Валя слушал в пол
К нему подошла Варвара и забрала пакет, и Валя посмотрел на неё с благодарностью. Его непреодолимо потянуло к этой девушке, ведь она поняла его одиночество среди поисковиков и волонтёров. Он связал образ Варвары с чем-то умиротворённым, с чем-то таким, к чему достаточно прикоснуться, и пропадут кости, пропадут раскопки, и многие страдания тоже пропадут. Валя устремил к Варваре всё светлое, что было в его душе.
Глава вторая
Марина вглядывалась в маслянистую морскую воду. Вглядывалась с дерзостью. Тяжёлая искрящаяся громада Чёрного моря, распростёртая от севастопольской бухты до турецких берегов, вселяла в Марину дикую тоску. Тоска по всему морскому – мятежные шторма, романтические парусники, торговые суда и военные корабли. Море влекло Марину.
Потапыч по-хозяйски обнимал её за талию, он перегнулся через перила и харкнул в воду. Харкнул смачно, обильной слюной. Катер вёз пару на северную сторону, и Марина вглядывалась в море, а Потапыч никуда не вглядывался.
– Я бы ушла в рейс. Ты отпустишь меня?
– Корабелы не ходят в моря, тебе надо на другую специальность переводиться, потом проходить курсы, получать корочки, всё это долго и муторно, так что забей. Или отучись на кораблестроителя, а потом получай новую вышку.
– Я не буду столько ждать, я хочу сейчас, отпусти меня, пожалуйста.
– У нас в группе половина уйти не может. Там кучу денег нужно для документов, у тебя их нет, вот и всё. Я даже не знаю, какое чудо должно произойти. Это нереально, забей.
«Почему он так отвечает? Вот море – броситься туда с головой и уплыть ото всех. Что может быть проще?».
У Потапыча лицо загорелое, будто бы немытое. На Потапыче тельняшка вся замусоленная, прожжённая повсюду сигаретным пеплом. Курил Потапыч самокрутки. Покупал специальные полоски бумаги, специальные пакеты с табаком и фильтры в придачу, но порой курил и без фильтров – так сильнее било в голову. Проглядывало в Потапыче что-то боцманское, когда он затягивался толстой самокруткой, хмурил выжженный солнцем гладкий лоб, и ветер сдувал пепел на тельняшку. Марина всегда пыталась разглядеть в нём это морское, бескрайнее, солёное и свежее начало.
«Почему он не может думать так же просто как я?», – елозило у Марины в мыслях.
– У нас на кухне в общаге по оконной решётке вьётся виноград. Я готовила завтрак сегодня и увидела зелёную ветку, и мне так захотелось куда-нибудь свалить.
– Ну да, я бы тоже захотел свалить из общаги.
– А если я тебе там изменю?
– В общаге? С чего вдруг?
– В рейсе, Серёжа, я же уйду в рейс.
– Не, я сомневаюсь.
– Я шесть месяцев буду в море, всё может случиться. Шесть месяцев без мужика, – Марина не договорила, а закусила нижнюю губу и приподняла бровь, пытаясь сделать свою мысль чуточку философской.