Близнецы по разуму
Шрифт:
— Послушайте…
Но договорить Синица ему не дал.
— Парень к тебе прикипел, Кирилл, — начал он отечески-поучительным тоном, которого Кир не выносил. С ним в юности так в органах опеки говорить пытались. Уроды! Да он до сих пор при подобных интонациях в стойку вставал, как волкодав, почуявший волка. — Я понимаю, ты не обязан был с ним возиться. У тебя и образования никакого; педагог, тем более психолог, из тебя никудышный, но если бы ты попробовал…
— Попробовал что?! — обернуться все же пришлось. Киру было уже порядком все равно на то, как он выглядит. — Поговорить по душам? Может, мне еще и усыновить
Синица вздрогнул. Видать, взгляд у Кира стал совсем страшный.
— Ты чего завелся?
— Чего я завелся?! — воскликнул Кир, вдохнул-выдохнул и заговорил тише: — Я просто искренне не понимаю, почему я должен всем вокруг. Разве я сам от кого-нибудь чего-то требую? Нет. Так и оставьте меня уже в покое! Скажите спасибо, что я не прибил на месте этого малолетнего выродка, когда он полез к Лерке. Плевать мне на его странное ко мне отношение. Может, он вообще латентный гей, и выкаблучивается, привлекая к себе внимание.
— Это ты хватил, конечно, — сказал Синица, — а в остальном, Кирилл, все люди так живут: кто может, обязан тянуть; кто способен, отдает всего себя. Как Данко: сердце из груди вынь и вперед через чащу, освещая другим дорогу, покуда хватит сил.
— А потом некто осторожный еще на это сердце и наступит?
— Такова людская природа, — сказал Синица и развел руками: — Считаешь себя человеком, терпи.
— У вас, случаем, голова не чешется?
— О чем ты?
— Дивлюсь, как с таким отношением у вас еще не пробился нимб… или, помня куда ведут благие намерения, рога.
— Кирилл…
Но теперь Кир не собирался его слушать:
— Скотство отнюдь не в человеческой природе. Скотство существует отдельно, но пестуется теми, кто считает его нормой. Как правило, эти же дряни стремятся возвыситься над соплеменниками так или иначе. Быть святее папы римского несложно тому, кто знает историю и имеет представление о том, что творили эти самые папы. Однако не стоит строить из себя спасителя человечества и гнать палкой в них меня. Я ведь тот еще отморозок и вполне могу палку-то и отобрать.
— И ударить сам?
Кир покачал головой.
— Вы только в одном правы: меня действительно примут на той стороне, — с этими словами он вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Комната с белым потолком…
Песня самочинно зазвучала в голове стоило Киру переступить порог. Просторная комната без окон. Свет желтоватый, приятный. Пол — самый обычный, немягкий, как и стены с фотообоями: лес на одной, море на противоположной, горы и степь — на двух других. Кровать — самая обычная, но, наверняка, просто так не сдвинуть, как и прочую мебель: тумбочку, стол и стулья возле него, кресло в углу. Здесь имелась даже книжная полка.
— Что? Хорошо нынче психи живут? — Паша обнаружился в углу; следил за Киром с тех пор, как тот вошел в комнату.
Кир же показательно не замечал соседа, на некоторое время ставшего бывшим. А может, и навсегда.
— Плохо, — не согласился Кир, — да ты и не псих.
— А кто же? — со смешком поинтересовался Паша.
— Совершившая преступление жертва психологической агрессии.
Паша рассмеялся.
— Какое еще преступление, Агарев? Моя выходка тянет на хулиганку максимум!
— На покушение на убийство она тянет, Паша.
Тот тихо выругался и произнес гораздо серьезнее:
— Но ты же этого не допустишь, так? Отзовешь свое заявление.
— С чего бы? — искренне удивился Кир.
Паша поднялся из угла и пересел на стул.
— Но ты же уже засадил папашку, потому обязан за мной присматривать, — заявил он.
— По-моему, ты в конец обнаглел.
— А ты… — обиженно проговорил Паша, — чувствуешь передо мной вину и…
— Передай тому, кто пичкал тебя этим бредом, мое презрение, — перебил Кир. — Твой отец сел за свои махинации и преступления. Пока твоя ублюдочная фашистская ячейка была под боком и дальше говорильни в ней дела не заходили, тебя и не трогали, выпалывая только активную мразь. Но недавно ты перешел черту, Паша.
— Почему в таком случае, меня не держат в КПЗ или еще где?
Кир вздохнул, подошел к книжной полке и стал рассматривать корешки. Как сказал однажды Виктор Викентьевич: «Русская классика вгонит в депрессию кого угодно, но способна излечить психа». Видимо, присматривавший за Пашей врач полагал схоже.
— Почему?! — настаивал тот.
— Мне очень жаль, что к своим уже немалым годам ты не научился пользоваться мозгами, — бросил Кир.
«Та…ак, а вот этому здесь не место, — подумал он, вытаскивая небольшую книжонку в черном переплете с крупным крестом на обложке. — Не хватает еще из фашиствующего идиота получить религиозного экстремиста».
— Агарев!
— Я уже скоро сорок лет как Агарев! — огрызнулся Кир. — Ты хоть помнишь, что с тобой происходило?! Неужели ты думаешь, будто после частичной трансформации тебя станут держать в камере с пусть и преступниками, но точно не смертниками?! Здесь хотя бы не боятся буйных и препараты всегда под рукой, которым и носорога уложить баиньки — раз плюнуть.
Паша замолчал надолго. За то время, что он безмолвствовал, Кир досмотрел выбор книг, некоторые пролистал и в целом остался доволен. Полным собранием сочинений Стругацких — особенно. Авось, что и осядет в дурной голове Павла Седых.
— Я помню, — наконец проговорил тот. — И раз уж твой ручной кровопийца меня вытащил, скажу тебе спасибо.
— Ручной кровопийца? — Кир фыркнул. — Ничего-то ты не соображаешь.
— Ты подсадил его на свою кровь, да? Загурманил и теперь веревки вьешь, так?
— Нет, Паша.
— Врешь!
Кир пожал плечами и направился к выходу.
Зачем он пришел? Убедиться, что Ард сказал правду? Что с малолетним засранцем обращаются действительно по-человечески? Фанги не лгут, а сотрудники этого заведения не повернуты на науке, воспитании или воздаянии подопечным за плохое поведение. К тому же вряд ли Паша пробудет здесь долго. Он действительно не псих, интоксикацию Ард снял, рецидив вряд ли возможен. Подержат до суда, а там — колония-поселение, скорее всего. Только распространяться об этом Кир не собирался: пусть пострадает в четырех стенах, авось чего и надумает-поймет, а если нет, то нет. Никакой вины перед Пашей он, конечно же, не испытывал. И никаких псевдородственных чувств — тем более. Просто… хотелось поставить точку в столь долго длившейся истории.