Близость
Шрифт:
В большом кресле около дивана сидела леди. Увидев его, она наклонилась вперед с озорным взглядом в глазах и сказала:
— Ты помнишь меня?
Терри помнил ее и не помнил. Много прошло времени с тех пор, как она в последний раз была здесь. Ум мальчика трех с половиной лет с трудом мог связать давние посещения с одним лицом.
Терри подошел к матери и ухватился за юбку, как бы ища защиты. Красивая леди продолжала улыбаться.
— Он привыкнет к тебе через несколько минут, — услышал он голос мамы.
— Конечно, — сказала леди. — Когда Клифт
— В шесть, вероятно. Если они его отпустят. Можешь с нами пообедать?
— Извини, не могу, надо возвращаться, — сказала леди. — Я ведь решила заглянуть к вам только потому, что была поблизости.
Женщины разговорились. Мальчик в это время разглядывал лицо леди. Его окружали волнистые рыжеватые волосы. Кожа была розовой с веснушками, зеленоватые глаза то и дело меняли оттенок, пока она говорила. Она была красивая из-за этих глаз, которые казались еще загадочнее, чем лучшие из его стеклянных шариков, а может быть, она была красивой из-за улыбки.
Теперь Терри начал припоминать ее. Он медленно зашагал по направлению к ней. Она продолжала разговаривать с мамой. Но когда он близко подошел к ней, она протянула руки и посадила его к себе на колени.
Терри почувствовал ее запах — свежий, сладкий аромат — и ощутил ногами ее колени. Это ощущение было другим, не таким, как то, когда он сидел на коленях матери, эта леди была худее мамы. Рука, державшая его за плечо, была нежной, как у мамы, но в пальцах было больше энергии. Он вспомнил их прикосновение. Эта леди походила на девочку.
Вот она наклонилась и прошептала ему в ухо:
— Спорим, ты помнишь, как меня зовут, — сказала она.
От замешательства он по-детски сжался, но тут же сказал:
— Тетя Лесли.
— Правильно, — сказала она.
Теперь, когда лед узнавания был сломан, он почувствовал себя уютно на ее коленях. То время, что прошло с ее последнего посещения, словно испарилось, казалось, она никуда не уезжала. Леди опять стала тетей Лесли, которую он любил почти так же сильно, как маму.
Позже, когда женщины кончили пить чай, Лесли повела мальчика на прогулку. Они обошли дом, перешли улицу и оказались в небольшом садике, где играли местные ребятишки. Здесь были: карусель, разные лестницы для лазания, качели с резиновыми сиденьями. Были здесь и горка, и песочница, и скамейки, на которых обычно сидели матери.
Тетя Лесли следила, как он несколько раз скатился с горки. Весело было смотреть, как приближается ее лицо, когда он съезжал вниз. Она стояла на корточках протягивая ему руки, и когда он оказывался внизу горки, она ловила его и обнимала.
Затем она сказала:
— Давай покатаемся на карусели.
Терри побежал вперед и прыгнул на сиденье. Лесли подошла, коснулась его рук, чтобы проверить, крепко ли он держится за ручки, и начала вращать карусель, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
Это было его любимым развлечением. Он видел, как мелькало ее лицо, с каждым разом все больше сливаясь в разноцветное пятно. В эти минуты она становилась еще красивее, потому что ее облик терял очертания, мелькал и снова исчезал, совсем не походил на образ женщины, которую он мог потрогать, обнять.
Она не походила на маму. Прежде всего потому, что мама была темная, теплая и грузная, тогда как Лесли высокая, стройная и легкая. Когда он был младше, то называл ее "легкая леди".
Но самое главное, мама всегда была рядом. Тетя Лесли только приезжала время от времени. И каждый раз она была другой. По-другому выглядели волосы, на ней была другая одежда, даже свет в ее глазах и на лице был другой.
И… конечно же… сам мальчик был другим. Он становился старше, голова была наполнена новыми мыслями и чувствами, которые увлекали его за собой, как река, и эта река разделяла его с ней. Он забывал ее.
Но когда она появлялась, все менялось. С ее появлением мир начинал вращаться как в калейдоскопе, с которым он играл в своей комнате. Все смещалось, изменялось, а когда его цвета вставали на новое место, то получалась картинка, в центре которой была она. К радости, в этом новом мире для нее неожиданно находилось место, и все окружающее приобретало новые краски, более яркие оттого, что она была здесь.
Лесли была другая. Среди утешительного однообразия жизни дни ее приездов отличались оживленностью, которую она приносила с собой, но время, разделявшее эти дни, стирало ее образ, словно ластик, и только с ее новым появлением, с ее ласковой улыбкой образ воскресал, вот как теперь.
Они медленно прогулялись по садику. Ее непривычность была забыта. Он держал ее за руку. Вскоре они остановились у поросшего травой бугорка под высоким дубом.
— Давай ляжем и будем смотреть на ветви мистера Дуба, — сказала она.
Они легли рядышком и смотрели вверх. Ветви дерева были огромные, медленно покачивались и шелестели от ветра.
Получалось так, будто у него две мамы. Одна мама — та, что дома, связанная с привычными вещами, с весело проходящими днями. Тетя Лесли — мама издалека, мама, приносящая перемены, оживляющая вещи и наделяющая их чувствами.
Он повернулся на бок и посмотрел ей в глаза. Они блестели как никогда и смотрели на него.
— Тетя Лесли, — сказал он.
— Да?
— Когда я вырасту, ты выйдешь за меня замуж?
Она засмеялась.
— Ну, это будет еще не скоро, — сказала она, — может быть, ты не захочешь жениться на мне, когда вырастешь.
— Нет, захочу.
Она улыбнулась и погладила его по щеке.
— Что ж, — сказала она, — тогда я буду самой гордой леди на моей улице, потому что выйду замуж за самого красивого парня.
Он лег опять на спину. Они молчали, но их разговор продолжался.
Это был еще один ее секрет: она могла разговаривать молча. Он обнаружил это давно. Она могла сидеть рядом с ним на диване или идти, держа его за руку, пока он перепрыгивал через трещины в тротуаре или балансировал на камнях поребрика, и все время разговаривать с ним, не произнося ни слова.