Близости
Шрифт:
Я с облегчением покинула ту компанию. Мы пошли по галерее, увешанной Мондрианом [3] , и Адриан сказал, что очень любит Кунстмузеум, это одно из его любимых мест в городе. Открытия выставок — странная штука: по залам бродит толпа народу, все заняты друг другом, а до искусства никому дела нет. Правда, сейчас он и сам такой, поэтому чья бы корова мычала. Я рассмеялась, и он представился. Мы двинулись дальше по галерее, и я поведала ему, что совсем недавно в городе и с музеем пока не знакома. Повезло вам, откликнулся он, еще столько всего впереди.
3
Питер
Вот такая у нас вышла первая встреча, но после того, как мы разошлись, он вернулся и попросил мой телефон. Я помню, что просьба прозвучала очень естественно, и помню, что сердце радостно екнуло при виде Адриана, идущего ко мне сквозь толпу. Я дала ему телефон, и в тот же вечер он прислал эсэмэску. Спрашивал, не хочу ли я встретиться, и я в ответ отправила одно-единственное слово: да. Очень нехарактерный для меня ответ — и в смысле краткости, и в смысле однозначности, я словно подпала под влияние той прямоты, что была в его сообщении. И это, подумала я, перспектива, которую предлагают новые отношения, возможность побыть не только собой, но кем-то еще.
Когда я рассказала про Адриана Яне, она то ли слегка опешила, то ли еще что-то — судя по лицу, я стала в ее глазах какой-то другой. Она никогда не считала меня женщиной, заводящей знакомства на ходу. Но Яна смешалась лишь на краткий миг, а потом снова сделалась Яной, спросила, как его зовут, сказала, что нет, она его не знает, но будет очень рада познакомиться. Прозвучало, по-моему, преувеличенно бодро, и я ответила: не факт, что до этого дойдет. Но до этого дошло, миновали недели, потом месяцы, и, когда Яна предложила поужинать всем вместе, уже было никак не отвертеться.
Теперь же Адриан спрашивал, как там Яна, а я изумлялась: до чего мало его заботит и тревожит сама мысль о будущем знакомстве. Еще одна зарисовка на тему наших различий, мне такие вещи никогда не давались легко. Я мысленно ходила кругами, меня очень напрягало, что придется их знакомить, но от его уверенности и мне стало спокойнее. Она ничего, ответила я. Вчера была у нее в гостях. Вышло как-то странно, там на улице что-то стряслось, приезжала полиция.
Кто-то пострадал?
Не знаю.
Тут подошел официант с вином, бутылкой воды и тарелкой с закусками. Адриан терпеливо подождал, он воспринимал вежливое внимание просто как ритуал, который необходимо исполнить. Когда официант удалился, Адриан наклонился ко мне и прикрыл мою руку ладонью, как бы подтверждая: мы теперь одни. Скорее ободряющий жест, не эротический, прикосновение друга или даже отца, хотя намерение переменчиво, и в любой момент орел может стать решкой.
Но в любом случае, сказал Адриан, не переезжай жить в Янин район. Пожалуйста.
Сказал и заботливо, и чуточку игриво, как будто за словами прятался флирт или предложение. Я подумала о его доме, о мебели, которую выбирала его жена, о закрытых дверях детских спален. Дом когда-то принадлежал его родителям, там однажды сделали серьезную перепланировку, разделив пространство, слишком большое для одной семьи, на две квартиры, — и все равно это был дом, где Адриан провел долгие годы детства. Мне такой комфорт
А у Адриана все было совсем не так, наверное, поэтому он так спокойно относится к артефактам своего брака, все эти вещи я бы выставила из чистой обиды и от боли: и стул, купленный Габи, и книжки на полках, и разные картины, и статуэтки, которые они выбирали вместе. А он не ощущал нагруженности этих предметов их с Габи историей, где бы он ни находился, он всегда был у себя дома. Я улыбнулась и сжала его руку в ответ. Его спокойствие — оно меня и влекло, но и Габи я понимала уже лучше — ту одержимость, с которой она обставляла дом и заполняла его своими вещами, понимала, до какой степени она рассчитывала углубиться в чужую территорию, а понимая, я могла проникнуть за пределы разрушенного брака и дальше — в прошлое Адриана.
В тот же вечер мы вернулись к Адриану, заснули на недавнем супружеском, а теперь, без сомнения, нашем общем ложе, а потом я проснулась. Была середина ночи, Адриан крепко спал, длинные голые ноги лежали позади меня на простыне. Я дотянулась до него и потрогала, но он не пошевелился, а кожа у него была гладкая и недвижная. Подождав еще мгновение, я вылезла из постели и вышла из спальни, тихонько притворив дверь. В прихожей меня окутал сумрак. Я нашарила выключатель и отправилась в кухню. Налила себе стакан воды. От нечего делать выглянула в окно. Снаружи было безлюдно, только в дальнем конце улицы я различила два силуэта: мужской и женский. Они шли, прильнув друг к другу: пройдут немного и встанут, пройдут и встанут. В какой-то момент женщина повернула голову и заозиралась. Подавшись вперед, я прижала лицо к стеклу.
Парочка сцепилась руками и заспешила вдоль по улице. Еще секунда — и они скрылись из виду. Эти двое словно почувствовали, что за ними наблюдают, и сразу стали вести себя скрытно — может, увидели в окне меня. Не исключено, что они были заняты чем-то непозволительным или им самим так только что показалось, — ведь мы себя по-разному воспринимаем в зависимости от того, смотрят на нас или нет. Я отошла от окна и двинулась в гостиную. И там поймала себя на том, что опять не свожу глаз с фотографии Габи, Адриана и детей — детей, которых я пока не видела и которых довольно смутно себе представляла. Как они тут жили вместе с родителями, заполняли собой эти комнаты, о чем им скучается теперь, когда они так далеко, в совсем другой стране? И знают ли они, что их отец встречается с другой женщиной, а если знают, то что испытывают: злость? подозрительность? равнодушие?
Встретиться с детьми — такая мысль у меня в голове не укладывалась, я не могла себе представить, как это: я и дети-подростки. Из спальни донесся шум, и я оторвалась от снимка. Я слышала, как Адриан поднялся с кровати. Последовала тишина, потом он позвал меня. Я здесь, откликнулась я, поспешно отходя от книжного шкафа, мне не спится. Он появился в дверях. Родная, иди назад. Я пристально на него посмотрела: никогда раньше он так ласково ко мне не обращался. Его голос звучал тепло, знакомо, и меня пронзило: он же так говорил Габи, это ее обозначение, «родная, иди назад». Меня тряхнуло напряженной дрожью. Я шагнула к нему, он смотрел сонно, затуманенно, даже непонятно было, проснулся он или нет. Я уже открыла рот, чтобы произнести: «Это я».