Блок №667
Шрифт:
Мальчик свистнул два раза и один раз хлопнул в ладоши, конечно, не так сильно, как Жмых или Стероид, но достаточно для легкой усмешки Шрама.
– Забавно, не правда ли, Мальчик?
– Что забавно?
– То, что все те, кого Бешеный унижал и обижал при жизни, не помнят зла и прощаются с покойным нежно и с добрым юмором.
– Шрам, все хотел спросить тебя: почему ты так часто сидишь в карцере, ты как будто специально стремишься туда?
– Это единственная возможность побыть одному. Ты мне нравишься, Мальчик.
– Я помню, Шрам, ты это уже говорил.
– В этой жизни не так
Мальчик осторожно снял со своего плеча теплую ладонь Шрама и переложил ее на прохладный затылок похрапывающего Мосла.
– Шрам, я бы не хотел, чтобы наши отношения приобрели более конкретную форму.
– Я буду ждать, Мальчик.
– Жди.
Шрам легонько провел пальцами по щеке Мальчика и исчез в глубине камеры.
Басовитый хохот веселящейся толпы поднялся на пару октав выше, клубок тел сплелся теснее, материя трещала по швам, рубахи и штаны не успевали впитывать пот, пальцы дрожали, глаза застилала масляная пленка, ноздри трепетали, сухие языки облизывали истрескавшиеся губы, горячее дыхание обжигало холодные плечи, и быть, без сомнения, групповой некрофилии, но отрезвляющий, как ведро холодной воды, чуть слышный звук перебора ключей, заставил потерявших рассудок обрести его. В мгновение посреди камеры остался стоять только взлохмаченный, измятый, разодранный Бешеный, да и он быстро уронил уставшую голову на грудь, подогнул колени и, нелепо подмяв под себя руки, ткнулся в пол.
7
Кирпич широко распахнул дверь, рванулся в камеру, но, вдруг вспомнив, что с ними охранник Младший, неуклюже прижался к косяку и до побагровения втянул живот. Маленький, худенький Младший откинул в бок огромную копну желтых волос и медленно прошел мимо Кирпича к бесформенному телу Бешеного. В абсолютной тишине Младший очень пристально стал рассматривать тяжелые балки, углы в тенетах, трещины в стенах и большие желтые фонари в потолке, когда же рядом выросли Кирпич и Ноль, загородив часть пространства, переместил все внимание на аккуратно подстриженный ноготь большого пальца.
– Труп находился в данном положении? – шепотом спросил Младший.
Кирпич открыл рот и сильно выпучил глаза. Ноль тихонько кашлянул в кулачок:
– Немного изменился угол изгиба локтевого сустава.
– А почему не выставили охрану?! – Младший так сильно взвизгнул, что некоторые камерники шарахнулись назад, Мальчик прикусил щеку, а Кирпич и Ноль впали в бледно— серое полуобморочное состояние.
Младший настороженно помассировал свое горло и опять перешел на шепот:
– Мне что, доложить о вашем поведении надзирателю и оставить вас наедине со следующими за этим последствиями?
Кирпич и Ноль закосились друг на друга, с трудом сдерживая желание куда-нибудь убежать, а Луст, зажав двумя пальцами нос, крикнул:
– Давай докладывай!
Кирпич и Ноль хотели тут же броситься на поиски нарушителя, но спрашивать разрешение у Младшего они постеснялись, поэтому Кирпич только грозно оттопырил нижнюю губу, а Ноль свел к переносице маленькие, но чрезвычайно лохматые брови.
– Виновных найти, труп убрать, а разговор мы еще продолжим.
Младший развернулся на огромных каблуках, свесил желтую копну волос набок, зашевелил губами и пошел
8
Когда дверь за Младшим закрылась, кровь постепенно стала возвращаться к лицам Кирпича и Ноля, они замахали дубинками, громко закричали и построили всех камерников в длинную изгибающуюся цепочку.
Кирпич и Ноль шли вдоль цепочки, останавливались возле каждого, и Кирпич задавал строгий вопрос:
– Ты?!
Если спрашиваемый в ответ четко не говорил «нет» и не смотрел оловянным взглядом, то считалось, что он во всем признался, и Ноль предлагал ему отойти в сторонку.
Виновных и невиновных оказалось примерно поровну, поэтому Ноль и Кирпич оказались в некотором замешательстве – достойных много, а количество наказаний ограниченно. Конечно, если хотя бы признавшихся оказалось значительно больше непризнавшихся, тогда можно было бы решить, что понурое большинство – слабовольные обманщики, а стойкое меньшинство – коварные хитрецы, научившиеся всякими приемчиками избегать возмездия, и наказать последних, а так – одно недоумение.
– Ну что, а?
– А что, я не знаю что.
– Может быть, как-нибудь по-другому чего-нибудь?
– Да, ну, а как?
– Ну, там это… э… ну не знаю…
Ответ нашелся быстро и просто в виде растянувшегося на полу Захара, которому под колено дал хулиган Луст.
– А ну хватай труп и пошли!
Захар было захныкал, но Ноль и Кирпич показали ему два огромных красных кулака, и Захар передумал безрезультатно дискуссировать, поднял на плечи равнодушную тяжесть Бешеного и, неуверенно ставя ногу, пошатываясь, пошел к выходу.
– Я же наоборот свидетель.
– Тащи, мерзавец!
9
– Интересно, что сделают Захару?
– А что там делать – в карцер и назад к нам в камеру.
– Нет, Брондз, могут и в другую камеру перевести.
– Могут… Могут, вообще, расстрел назначить.
– Стероид, а что такое расстрел?
– Откуда я знаю, Мальчик, – кажется, дубинками забивают до смерти.
– Какие дубинки! Ведут, ведут длинными коридорами, потом открывают дверь и летишь вниз на острые ножики!
– Руки и ноги отрывают, зубы выбивают и дают большой круглый сухарь – лижешь его, лижешь, а откусить не можешь – так с голоду и умираешь.
– Нет, Подрез, они кровь по капельке выпускают.
– Прокл! Прокл! Слушай, тебе говорят! Они заставляют пить воду ведрами, а сливать не дают, и мочевой пузырь разрывается!
– Защекочивают до смерти!
– Машина такая – головы рубит.
– Просто душат и все.
– Да что ты, Зуб, врешь все! Сейчас как дам!
– Мальчик, они дышать не дают, я точно знаю.
– Я тебе, Жмых, сам дам!
– Жмых, что смотришь?! Врежь ему!
– Вот и заставляют драться между собой насмерть.
– Чака, а ты куда лезешь, гад?!
– Ух ты!
10
Мосол вздохнул, погрузил костлявую пятерню в белую шерсть на груди, обнюхал свои пальцы и сказал:
– В баню поведут.
– Мосол, как ты по запаху определяешь, что настало время греметь тазиками?
– При чем тут запах, Мальчик! Мне как нос перебили в юности, так я после этого почти ничего не чую. Все дело в расчетах.