Блокада Ленинграда и Финляндия. 1941-1944
Шрифт:
«Ваши войска, несомненно, продвинулись достаточно далеко для обеспечения безопасности страны и могли бы теперь остановиться». Он советовал Маннергейму прекратить на этом войну. В обращении отмечалось: «Можно просто выйти из боя, немедленно прекратить военные операции… и выйти из войны де-факто». [306]
Однако, как вынужден, был затем признать в своих мемуарах Маннергейм, у финского руководства «не было достаточной свободы действий для того, чтобы последовать рекомендации премьер-министра Черчилля и выйти из войны». [307] Спустя всего два дня, в Лондоне был получен ответ на личное послание Черчилля. В нем Маннергейм довольно категорично заявил: «Я не могу прекратить свои нынешние военные операции пока мои войска не достигнут позиций, которые, по моему мнению, обеспечат нам безопасность». [308]
306
Черчилль У. Указ. соч., с. 246; Mannerhem C.G. Op. cit., s. 366.
307
Mannerhem
308
Ibid., s. 367; Черчилль У. Указ. соч., с. 247.
Как отметил по этому поводу Черчилль, было очевидно, что полученный ответ содержал «вежливый отказ». [309] В своих же мемуарах он несколько конкретизировал: «Этот ответ показал, что Финляндия не собиралась отводить свои войска к границам 1939 г., и поэтому английское правительство начало готовиться к объявлению войны». [310] Действительно, после того, как в Лондон поступило официальное правительственное заявление Финляндии, направленное 4 декабря в ответ на ноту-ультиматум с отказом принять английское предложение, Великобритания 6 декабря объявила ей войну. По этому поводу Маннергейм признавал, что ему было горько осознавать, что отношения Финляндии с Англией, «которая во время зимней войны так сильно поддерживала… были окончательно разорваны». [311] Но, как свидетельствовал немецкий посланник в Хельсинки Блюхер, финский министр иностранных дел сделал ему сообщение об этом «спокойно». [312] И это было вполне понятно.
309
Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941–1945. Т. 1, с. 183.
310
Черчилль У. Указ. соч., с. 247.
311
Mannerhem С. G. Op.cit, s. 369.
312
Bl"ucher W. Op. cit, s. 273.
Реально боевые действия между Великобританией и Финляндией так и не начались, а финское руководство не сделало для себя никаких серьезных выводов, как из английской декларации, так и из общей военной ситуации. Тем не менее, перемены все же наступили. Спустя десять дней после объявления Англией войны Финляндии, 16 декабря 1941 г., в Москве состоялись переговоры Сталина и Молотова с Иденом. В ходе них Сталин заявил об изменении советской позиции в вопросе, касавшемся будущего мирного договора с Финляндией. Он заявил: «Советский Союз считает необходимым восстановление своих границ, как они были в 1941 году… Это включает советско-финскую границу, установленную по мирному договору между СССР и Финляндией 1940 г.». [313] Здесь же он добавил: «Восстановление старых границ абсолютно необходимо. Лучшим примером тому является Ленинград». [314] Имелось, очевидно, в виду, как повлияло бы это на судьбу города, случись война вновь. Тогда граница опять бы проходила вблизи Ленинграда. То, о чем вел речь Сталин, существенно отличалось уже от позиции, занимавшейся им летом 1941 г. Великобритания поддержала его позицию, что нашло отражение непосредственно в дополнительном протоколе к советско-английскому договору о совместных действиях во Второй мировой войне. [315]
313
Ржешевский О. А. Война и дипломатия. Документы, комментарии (1941–1942). M., 1997, с. 17.
314
Там же, с. 40.
315
Там же, с. 27.
В целом к этому времени вырисовывались уже определенные итоги, о чем справедливо сказал историк Сеппяля: «война, которую финны готовили и включились в нее с серьезными замыслами, закончилась поражением уже в декабре 1941 г., но она продолжалась еще и дальше против Советского Союза с приносимыми большими жертвами, служа стратегическим целям Германии». [316]
Вместе с тем в Финляндии не забывали о своих целях. Так, еще в самом начале, упоминалось о существовании у высшего руководства страны стремления установить государственную границу по реке Неве. Таких взглядов продолжали придерживаться, в частности, президент Рюти и премьер-министр Рангель. [317] Мысль о том, что государственная граница Финляндии должна проходить по Неве никак не оставляла Рюти и в 1942 г. Ее наметки были нанесены и на соответствующую карту. На ней, по словам профессора Войонмаа, линия границы шла «из района Питера прямо на Восток, южнее Вологды до Урала». [318]
316
Sepp"al"a H. Suomi hy"okk"a"aj"an"a 1941, s. 232.
317
Manninen O. Suur-Suomen "a"ariviivat, s. 153,259, 312.
318
Войонмаа В. Указ. соч., с. 89.
Провал гитлеровского плана молниеносной войны вызвал некоторые перемены во взглядах Рюти по поводу судьбы Ленинграда. В беседе с Войонмаа 19 мая 1942 г. Рюти высказывал мысль о том, «чтобы Питер стал свободным городом наподобие Данцига», но при этом считал все же «важным ликвидацию в Питере крупной, особенно военной промышленности».
319
Там же, с. 90.
Какими же представлялись «стратегические границы» Финляндии в их конкретных очертаниях? В начале они виделись в ставке проходящими по реке Неве, южному берегу Ладожского озера, реке Свирь, восточному побережью Онежского озера и далее к Белому морю с включением Кольского полуострова. Но с изменением военно-политической обстановки и перехода Финляндии к позиционной войне попытались затушевать намерение установить новые «стратегические границы». С этой целью стало употребляться более общее понятие: граница «трех перешейков» (Карельского, Олонецкого и Беломорского). 7 января 1942 г. из ставки поступило указание Государственному информационному ведомству о том, что «не следует говорить» о присоединении к Финляндии захваченных территорий. При употреблении же понятия «стратегические границы» предлагалось иметь в виду уже достигнутые рубежи, которые «требовалось защищать». [320] Еще более четкие установки давались по линии ведения просветительной работы в войсках. В инструкции, подписанной в штабе группы «Карельский перешеек» 24 мая 1942 г., говорилось: «Не следует заниматься выяснением политических целей войны, а достаточно на этом этапе показать задачи нашей войны: граница «трех перешейков» (Карельский перешеек. Олонецкий перешеек и Беломорский перешеек), куда должна быть выдвинута наша оборона для успешного ведения оборонительной войны против восточного соседа». [321]
320
Rusi A. Op. cit, s. 226.
321
SA.. Kannaksen ryhm"an esikunta, operatiivinen osasto, N 748/voL, ups/201c/sal.
Тенденция замалчивания конкретной сути границы «грех перешейков» наблюдается и у современных финских историков. Примером тому может служить книга Т. Вихавайнена «Сталин и финны». В ее русском переводе автор делает специальную сноску о том, что же надо понимать под этой «границей». Может ли читатель разобраться в следующем его пояснении: «Предполагаемая граница проходила бы, как и прежде (?), из Финского залива в Ладогу, а затем в Онежское озеро и, наконец, в Белое море». [322]
322
Вихвайнен Т. Сталин и финны. СПб, 2000, с. 165.
Однако вернемся к вопросу о целях Финляндии в последующее время. Они устойчиво сохранялись. Это отчетливо видно из тех указаний, которые направлялись для руководства в финляндские представительства за рубежом. 21 апреля 1942 г. из Хельсинки ушло, в частности, такое разъяснение перспективных задач продолжения войны: «Из нашего ответа Соединенным Штатам 11.11.41 г., а также из обзора правительства 1941 г. и из многих других документов ясно, что законным является включение в состав государства утраченных нами территорий». Далее же подчеркивалось, что для Финляндии являются необходимыми и «присоединенные в ходе военных действий территории противника», поскольку они «насколько возможно обеспечат военную безопасность Финляндии». [323] Из этого документа видно, что нота, которая была отправлена в США 11 ноября 1941 г. являлась одной из основополагающих с точки зрения «большой политики» Финляндии, и именно в ней, как раз, и указывалось на необходимость захвата части советской территории.
323
UM, 110 А 3. S"ahke Helsingist"a, 21.04.1942.
Симптомы утраты перспективы ближайшего продвижения «стратегической границы» к Неве финское руководство смогло почувствовать довольно ясно уже в начале 1942 г. Это конкретно проявилось в том, что происходило со специальной немецкой командой «Хэла», которая прибыла на территорию Финляндии в канун войны — 19 июня 1941 г.
Особое формирование «Хэла» возглавил капитан 2-го ранга Бартхольд, который должен был со своими подчиненными решать задачи военно-хозяйственного характера на оккупированной Германией северной части Советского Союза и прежде всего в Ленинграде после его захвата. Команда «Хэла», размещавшаяся первоначально в Рованиеми — губернском центре Лапландии, была затем перемещена почти в полном составе в Хельсинки. 2 августа 1941 г. в Финляндии уже стало известно, что Бартхольд будет «комендантом Петербурга». Но ожидавшееся взятие Ленинграда не состоялось, и 13 октября 1941 г. эта команда была отозвана в Германию, а в январе 1942 г. распущена. [324]
324
Manninen O. Suur-Suomen "a"ariviivat, s. 162.
Когда в Финляндии ожидалось падение Ленинграда в начале сентября, то высказывалось предположение, что финны будут привлечены к выполнению в городе оккупационных функций. Как отмечал председатель комиссии парламента по иностранным делам Вой-онмаа, существовало мнение, «что Германия может потребовать от Финляндии 30 тысяч человек для несения полицейской службы в Питере, после того, как он будет захвачен». И далее, со ссылкой на ряд авторитетов — члена правительства и лидера социал-демократической партии Таннера, а также председателя парламента Хаккила, — указывалось: «Есть и такие, которые считают, что никакой полиции там не потребуется, поскольку Питер будет стерт с лица земли. 06 этом мне всерьез говорил, в частности, Таннер, а Хаккила даже в восторге от такой перспективы». [325]
325
Войонмаа В. Указ. соч., с. 47.