Блокада. Книга 2
Шрифт:
— Знаю, — повторил Звягинцев.
— Ну тогда… бог в помощь.
Королев оглядел Звягинцева с головы до ног.
— Сапоги кирзовые взял? — неожиданно спросил он.
— В чемодане.
— Правильно, не на парад едешь. Шпалы смени на полевые, зеленые, интенданты должны были получить…
Звягинцев внутренне усмехнулся. Он понимал, как неважно было все то, о чем говорил сейчас Королев, и не сомневался в том, что и сам Королев понимает это, но просто не находит слов для прощания.
— Ну… —
«Как же так, как же так? — думал Звягинцев. — Ведь мы сейчас расстанемся, а я…»
Да, с той минуты, как Звягинцев сел в машину и приказал ехать в штаб, он убеждал себя в том, что просто хочет использовать оставшееся время, чтобы попрощаться с Королевым.
Но он обманывал себя и знал, что обманывает. Другая мысль, иное намерение вело его в те минуты на площадь Урицкого.
Но, войдя в кабинет Королева и увидев полковника, поглощенного делами, по сравнению с которыми все, что было с ними не связано, казалось мелким и несущественным, Звягинцев почувствовал, как трудно, как мучительно тяжело ему произнести те слова, ради которых он вернулся сюда.
И, видимо, волнение, которое охватило Звягинцева, отразилось на его лице, потому что Королев смотрел теперь на него с некоторым недоумением и настороженностью.
— Ну что же, майор, давай прощаться, что ли… — сказал он.
И тогда огромным усилием воли Звягинцев заставил себя заговорить:
— Павел Максимович, я очень прошу… позаботьтесь о Вере. О Вере, вашей племяннице… — повторил Звягинцев и, опасаясь расспросов, добавил поспешно: — Она в районе Острова, в Белокаменске. А Иван Максимович на казарменном и дома почти не бывает.
— В районе Острова? Верка? — еще более удивленно переспросил Королев. — А зачем ее туда понесло?
— Павел Максимович, это долго рассказывать, и не в этом сейчас дело, — чувствуя, что ему стало еще труднее говорить, сказал Звягинцев. — Факт в том, что она сейчас там. И со дня на день откладывает возвращение домой. Разумеется, ни она, ни ее родители не знают, что этот район может… подвергнуться опасности.
Королев внимательно посмотрел на Звягинцева.
— Вот глупость-то какая! — сказал он наконец и точно про себя. — Машину, что ли, за ней послать?
— Да, да, конечно, — торопливо подхватил Звягинцев, — хотя она дала телеграмму, что через день-два выезжает…
— Ну тогда гонять машину нечего. Могут разминуться, — уже успокоенно произнес Королев.
Звягинцев мысленно выругал себя за вырвавшиеся у него слова. Не надо, не надо было говорить о телеграмме, тогда Королев наверняка завтра же послал бы машину! Он не мог заставить себя сказать Королеву, что отъезд Веры зависит не от нее самой, что она и на этот раз может задержаться…
Королев снова пристально посмотрел на Звягинцева. Теперь он смутно начинал понимать, что в словах майора заключено нечто большее, чем простое напоминание о Вере. Честно говоря, он, Королев, в последнее время как-то забыл о существовании племянницы и ни разу не виделся со своим братом — ее отцом.
Правда, на второй или на третий день войны он позвонил ему, но жена ответила, что Иван дома почти не бывает. О Вере Королев как-то и не подумал. Он привык считать, что с девушкой все в порядке, — она училась в медицинском институте, у нее был свой круг знакомых…
И вот теперь выяснилось, что Веру так не ко времени зачем-то понесло под Остров. Впрочем, там, кажется, живет сестра ее матери…
Все эти мысли быстро пронеслись в сознании Королева. В первое мгновение он не на шутку забеспокоился — ведь судьба Острова вызывала реальные опасения не только у него… Однако, услышав от Звягинцева, что Вера не сегодня-завтра вернется, Королев успокоился: немцы были еще далеко от Белокаменска.
Почему же тогда так взволновался Звягинцев?
Королев по-прежнему пристально глядел на стоящего перед ним майора, стараясь прочитать на его лице невысказанные мысли.
Ему давно нравился этот высокий, всегда подтянутый молодой человек, который по возрасту годился ему в сыновья. Нравился своей смелостью, честностью и прямотой, хотя в разговорах Королев нередко осуждал майора за вспыльчивость и «завихрения». Когда речь зашла о кандидатуре командира для выполнения ответственного задания на Лужском рубеже, Королев без колебания назвал Пядышеву именно его. И вот теперь что-то подсказывало полковнику, что не только простое беспокойство за судьбу Веры владеет Звягинцевым.
— Послушай, майор… а почему именно ты…
Он не договорил, потому что Звягинцев прервал его, сказав громко и даже с каким-то вызовом:
— Я люблю ее, Павел Максимович!
Это было столь неожиданно, что Королев растерянно переспросил:
— Лю-убишь?!
— Да, люблю! — повторил Звягинцев и внезапно почувствовал, что на душе у него стало легче.
— Так, так… — смущенно проговорил Королев.
Но Звягинцеву в этих словах послышалось осуждение. Краска бросилась ему в лицо.
— Я знаю… Вам кажется нелепым и странным, что военный человек, которому поручено важное боевое задание, не нашел другого времени и места, чтобы говорить о своих чувствах… — Он на мгновение умолк, чтобы перевести дыхание. — Но для меня сейчас все слилось воедино. И война, и мое задание, и… то, о чем я сейчас говорю. И поделать с этим я ничего не могу.
— Так, так… — повторил после долгой паузы Королев.
Он сделал несколько шагов по комнате. Потом, снова остановившись против Звягинцева, спросил: