Блокада. Трилогия
Шрифт:
«Раньше надо было соображать, — думаю. — Теперь то уж что!»
И тут до меня доходит, что я не один раз собачку нажал, а все четыре. Видно, от страха слегка оглох, и нажимал, нажимал — а щелчков не слышал.
— Успокойтесь, — говорит тут капитан Шибанов. — Никакого риска на самом деле не было.
И на глазах у изумленной публики подносит револьвер к виску и давит на спусковой крючок.
Бабах! Грохот страшный. А капитан стоит и смеется.
— Все патроны были холостые. И тот, который был в барабане, конечно, тоже. Но штука в том, что старшина стрелял шесть раз.
— А патрон так и остался в барабане, — шепчет
— Именно. Вот теперь эксперимент завершен полностью и успешно. Остается подписать заключение…
— Погодите, — говорю, — подписывать. У меня к вам, товарищ Шибанов, дело есть.
Подхожу к нему — а он довольный стоит, лыбится во все тридцать два, включая фиксу — примериваюсь…
… и от всей души — в репу.
Как и договаривались.
Глава четырнадцатая. Стакан воды
Москва, июнь 1942 года
1
Вызов шефа застал капитана Шибанова в спортзале. Он работал на ринге, пытаясь согнать странную вялость, неожиданно навалившуюся на него после полета на Ржевский выступ. Сдав неуязвимого солдата Теркина личному помощнику наркома Саркисову, Шибанов, как всегда после выполнения задания, поехал в Сандуны, а потом в казарму — отсыпаться. Баня и десять часов крепкого сна отлично снимали напряжение, и на следующее утро капитан чувствовал себя так, как другие после двухнедельного отпуска на море. Но в этот раз все было иначе. Он проснулся, ощущая ватную слабость во всем теле. Вставать категорически не хотелось. «Может, заболел?» — испуганно подумал Шибанов, за свои двадцать пять лет ни разу не подхвативший даже легкого насморка. Прислушался к себе — ничего вроде бы не болело. Но состояние души было отвратительным. После задания ему полагался день отгула, который капитан предполагал провести вместе со своей подругой Татьяной, студенткой Института военных переводчиков. Но сейчас, лежа в постели и глядя на кружащийся за окном тополиный пух, Шибанов понимал, что даже Татьяну ему видеть не слишком хочется.
«Агульная млявосць и абыякавасць да жицця» — так, кажется, называл подобную напасть их с Бричкиным однокурсник по Ростовской школе НКВД белорус Толя Юхнавец. Ничего не хочется, ничего не интересует, жизнь кажется серой и унылой, как штаны пожарника. Может, дело в том, что за последнюю неделю ему довелось прикоснуться к краешку тайны, разгадки которой он никогда не узнает? Как будто из окошка скоростного экспресса махнула ему рукой красивая девушка — и скрылась навсегда.
«Соберись, тряпка, — приказал себе Шибанов. — Тебе дали задание — ты его выполнил. Какое тебе дело до того, что будет с людьми, которых ты отыскал? Может, они будут работать в секретном институте, а может, их пошлют на передовую. В любом случае, ты к их судьбе уже отношения не имеешь».
С грехом пополам разобравшись в причинах своей хандры, капитан Шибанов заставил себя подняться и побрел в душевую. Но даже ледяной душ не прогнал проклятую вялость, и окончательно разозлившийся на себя капитан отправился в спортзал.
Спарринг-партнером он выбрал Азамата. Коренастый казах уступал ему в быстроте реакции, но удары у него были поистине пушечные — чтобы увернуться от них, приходилось прыгать по всему рингу, хитрить и постоянно качать маятник. Поначалу капитан уходил от атак
Он пару раз удачно провел свой коронный кросс правой, и намеревался развить успех, когда в дверях спортзала появился дежурный.
— Товарищ капитан, вас срочно к телефону! Товарищ Абакумов на проводе!
Александр плюнул и принялся стягивать перчатки.
— Повезло тебе, — сказал он Азамату. — Судьба Онегина хранила…
Капитан Шибанов любил русскую классику.
— Слушаю, товарищ комиссар госбезопасности, — сказал он, добежав до стола дежурного и схватив протянутую трубку телефона.
— Опять по рингу прыгаешь? — усмехнулся шеф. — Смотри, капитан, допрыгаешься. Бокс еще никому не добавлял ни ума, ни здоровья. Самбо надо заниматься, понял?
— Так точно, товарищ комиссар госбезопасности, — привычно ответил Шибанов. К нравоучениям Абакумова, ярого приверженца боевого самбо, он уже давно относился как к неизбежному злу.
— Ладно, — сказал шеф, — раз понял, тогда через полчаса чтоб был у меня. Все, время пошло!
И положил трубку.
От казарм НКВД в Кисельном переулке до площади Дзержинского капитан и зимой доходил минут за семь. А по летней распаренной Москве долетел, как на крыльях, так что уложился на десять минут раньше назначенного Абакумовым срока.
Секретарша шефа, худая пятидесятилетняя женщина с вечной папиросой во рту, смерила Шибанова ледяным взглядом из-за очков. Прозвище у нее было Кобра, поговаривали, что даже сам шеф, известный своим крутым нравом, побаивается с ней спорить.
— Здрассьте, Зинаида Васильевна, — изобразил лучезарную улыбку капитан, — прекрасно выглядите сегодня, помолодели и похорошели, цветете натурально как роза мая!
— Не юродствуйте, Александр, — отрезала Кобра. — Товарищ Абакумов разговаривает по телефону, когда закончит, я вас приглашу.
— Слушаюсь, Зинаида Васильевна, — Шибанов шутя приложил ладонь к фуражке. Кобра презрительно сжала губы и выдала пулеметную очередь на своем «ремингтоне». Печатала она быстрее всех машинисток в Управлении, и это, на взгляд Шибанова, было ее единственным неоспоримым достоинством.
Коротко тренькнул телефон — в кабинете Абакумова повесили трубку.
— Проходите, Александр, — мгновенно среагировала Кобра. Шибанов одернул китель и постучал в дверь кабинета шефа.
Кабинет Абакумова был обставлен с суровой роскошью спартанца. Плотные белые шторы на окнах, два стола, составленные в виде буквы «Г», накрытый вышитым украинским рушником сейф в углу, на сейфе — высокий фарфоровый чайник. На одном столе разложены карты и газеты, на другом — письменный прибор, лампа под металлическим абажуром, круглые часы в стальном корпусе, блюдце с кусками рафинада, телефон. Из не относящихся к работе предметов в кабинете имелись разнообразные фигурки кошек — каменные, глиняные, деревянные. Одну фигурку — выточенную из коричневатого нефрита — Шибанов год назад привез шефу из Китая.