Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
Дверь отворилась, пропуская контр-адмирала и двух полковников. Они быстро миновали приемную и скрылись.
— Проходите, товарищ майор, — сказал Кузнецов.
Звягинцев, открывая дверь, готовился уже произнести уставные слова о прибытии, но увидел, что оказался в небольшом темном тамбуре. Он вытянул руку, нащупал следующую дверь и легонько нажал на нее…
В большой, ярко освещенной, устланной ковром комнате, вдоль стоящего посредине длинного стола с картами, медленно прохаживался невысокий полный человек. На нем был
— Здравствуйте, товарищ Звягинцев.
— Товарищ член Военного совета, по приказанию заместителя командующего… — начал докладывать Звягинцев, но Жданов, который уже направился к нему, не дослушал рапорта и, протянув руку, снова сказал:
— Здравствуйте.
В правой руке Звягинцев держал портфель, поэтому он смешался, попытался быстро перехватить портфель из правой руки в левую, но Жданов, видимо заметив его замешательство, приподнял свою протянутую для рукопожатия руку, чуть дотронулся до плеча Звягинцева и сказал:
— Товарищ Пядышев назвал вас как одного из непосредственных исполнителей подготовки плана работ на Лужском направлении. Его мнение о намеченных работах нам известно. Хотелось бы услышать и мнение исполнителей. Например, ваше, товарищ Звягинцев.
У Жданова был негромкий, но звучный тенорок. Слова он произносил спокойно, размеренно и, казалось, подчеркнуто избегал военных оборотов речи. Они все еще стояли у дверей. Но, закончив говорить, Жданов не стал дожидаться ответа, а, сделав жест по направлению к стоящему в центре комнаты столу, сказал:
— Карта Лужского района — там. Впрочем, вам, возможно, удобнее пользоваться своей.
Он подошел к столу и ребром ладони сдвинул лежащие там карты, освобождая место.
Молча, стремясь выиграть время и собраться с мыслями, Звягинцев стал вынимать из портфеля карту, положил ее на стол. Потом вынул блокнот с расчетами, положил его рядом и, заметив, что Жданов терпеливо, но пристально следит за его приготовлениями, понял, что дальнейшее промедление невозможно, взял из пластмассового стаканчика один из остро отточенных карандашей и начал:
— Товарищ член Военного совета… Весь рубеж предусмотрен, насколько мне известно, по берегу реки Луги от ее устья у Финского залива и до озера Ильмень. И еще впереди, перед городом Лугой, на рубеже реки Плюссы, будет полоса заграждений, мы называем ее предпольем.
Звягинцев показал карандашом направления, уже намеченные на карте, и с удовлетворением отметил, что голос его звучит уверенно и твердо. Жданов склонился над картой, следя за движением карандаша,
— Я получил задание подготовить план работ и расчеты в центральной части всей полосы — в районе города Луги. — Он запнулся и умолк, заметив, что Жданов уже не следит за движением его карандаша, а стоит выпрямившись, глядя куда-то поверх склоненной головы Звягинцева.
И тогда Звягинцев тоже выпрямился и вопросительно поглядел на Жданова.
— Товарищ Звягинцев, — раздался ровный голос Жданова, — все направления мы уже обсудили с командованием…
Он сделал паузу, точно отвлеченный какими-то другими мыслями, и неожиданно спросил:
— А каково ваше личное мнение, товарищ Звягинцев?
Звягинцев недоуменно поглядел на Жданова, стараясь понять точный смысл заданного вопроса. Может ли быть, думал он, что его и в самом деле интересует мнение какого-то майора после того, как все районы укрепленных полос уже намечены и обсуждены с высшим командованием! Да, кроме того, ведь и он, Жданов, сам только что сказал, что направления уже выбраны. О чем же он спрашивает? Однако Жданов пристально-выжидающе глядел на Звягинцева, и тот нерешительно сказал:
— Я тоже думаю так, товарищ член Военного совета. Если строить укрепления к югу от Ленинграда, то наиболее выгодными являются те рубежи, о которых вам доложено.
— Это ответ дипломата, — чуть щуря темные, выпуклые глаза, сказал Жданов, однако в спокойном голосе его, казалось, не прозвучало ни недовольства, ни осуждения.
— Простите, товарищ член Военного совета, — смущенно пробормотал Звягинцев, — но я не вполне понял…
— Вы сказали: «Если строить укрепления к югу от Ленинграда…» У вас есть сомнения в том, что их надо строить?
— Я… Я не знаю, — сказал окончательно сбитый с толку Звягинцев, — это решает командование… Обстановка на фронтах мне недостаточно хорошо известна… наши усилия были направлены на укрепление северной границы…
Жданов пристально посмотрел на Звягинцева, помолчал немного и сказал:
— Вы правы. Не обижайтесь. Я задал вам этот вопрос потому, что мне хотелось бы знать настроение… — Он сделал паузу, точно не удовлетворенный этим словом и подыскивая другое, — …психологическое состояние работника штаба. Вы ведь участвовали в войне с белофиннами, верно? — неожиданно спросил он.
— Да. С самого начала.
— Так… — задумчиво сказал Жданов, сделал несколько шагов вдоль стола и, вернувшись обратно к Звягинцеву, сказал: — Вы должны понять, точнее, все мы должны понять, — повторил он на этот раз с особым ударением, — что эта война особая. Не похожая ни на гражданскую, ни на Халхин-Гол, ни на финскую. Эта война… не на жизнь, а на смерть.
Таких точно сформулированных слов в применении к этой идущей уже четвертые сутки войне Звягинцев еще не слышал ни от кого.