Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
— Какое имеете оружие? — спросил Звягинцев.
— Карабины, ручные пулеметы, — ответил комбат.
— Сколько пулеметов?
— Три, товарищ майор.
— Мало… Пулеметы, разумеется, взять. Затем продовольствие… скажем, на пять суток — пока не подвезут или не привяжут к чьему-нибудь тылу. Ну, походные кухни… Словом, все, что полагается. Еще один вопрос. Спецвзвод с рацией ТОС у вас подготовлен, как ему положено?
— Так точно, товарищ майор, но…
— Знаю это «но». Имею
— Слушаю, товарищ майор. Спецвзвод в боевой готовности.
— Отлично, — кивнул Звягинцев. — Пункт сбора в районе Средней Рогатки, вот здесь, — он показал на карте, — движение туда займет минут сорок пять, верно? Значит, всего у вас три часа пятнадцать минут. Достаточно?
— Так точно, товарищ майор, — ответил Суровцев.
— Карту я вам оставлю. Перенесете отметки на свою. Потом заберу. А теперь давайте сверим часы. На моих двадцать один ноль-ноль. На ваших?
Суровцев снова вытащил свои большие карманные часы.
— Минута в минуту, товарищ майор.
— Почему не заведете ручные? Удобнее, — сказал Звягинцев.
— Дареные, — смущенно ответил Суровцев.
Потом он неловко повернул часы задней крышкой вверх.
«Старшему лейтенанту В. К. Суровцеву за отличную военную службу от командования», — прочел Звягинцев. Он встал, застегнул планшет.
— Значит, в ноль сорок пять у Средней Рогатки.
— Обратно, в город, — сказал Звягинцев, усаживаясь на переднем сиденье «эмки» рядом с шофером.
— Забыли чего, товарищ майор? — заботливо спросил Разговоров.
— Поезжай к Нарвской заставе, — как бы не слыша его, сказал Звягинцев.
Разговоров недоуменно взглянул на Звягинцева, но тут же сказал «есть» и тронул машину с места.
Звягинцев сидел как бы в забытьи. Он уговаривал себя, что едет в город без всякой определенной цели, просто чтобы как-то убить свободное время, потому что батальон выступит еще не скоро, все, что надлежало сделать по службе, он уже сделал.
Шел десятый час вечера, приближалась белая ночь. Окна в домах были открыты, но света нигде не зажигали.
Машина поравнялась с колонной, идущей посреди улицы. Шли люди в обычной гражданской одежде, хотя у некоторых пиджаки были перепоясаны широкими армейскими ремнями, и шагали они военным строем, по четыре человека в шеренге.
Разговоров свернул правее, уступая дорогу колонне, и медленно поехал вдоль тротуара.
— Добровольцы идут, — сказал он, — о-пол-чение!..
Он весело, по слогам произнес это необычное, знакомое только из литературы слово, казалось вынырнувшее из лексикона прошлого века и вызывающее в памяти толстовские образы.
Однако сейчас, после решения обкома создать из записавшихся добровольцев регулярные воинские части и назвать их
— У меня батька в ополченцы записался, — сказал Разговоров.
— Да? — рассеянно спросил Звягинцев. — Сколько же ему лет?
— Пятьдесят, но он еще ничего, крепкий, — охотно сообщил шофер, — на «Электросиле» мастером работает. У них там чуть не ползавода записалось… А на фронт по какой дороге поедем? — неожиданно спросил он.
— На Лугу, — машинально ответил занятый своими мыслями Звягинцев.
— Ку-да? — недоуменно сказал Разговоров, от неожиданности снимая ногу с акселератора.
Машина резко замедлила ход.
— Следите за управлением, — строго ответил Звягинцев.
— Но как же так, товарищ майор?! — точно не слыша слов Звягинцева, однако выравнивая ход машины, воскликнул Разговоров. — Разве мы не на фронт?
— Я сказал: на Лугу, — сухо повторил Звягинцев.
— А я-то думал, на Карельский перешеек! — разочарованно произнес Разговоров. — Что же, мы на Северо-Западном служить будем?
— Нет. Останемся на нашем.
— Та-ак. Значит, не на фронт…
— На твою долю войны хватит, — угрюмо сказал Звягинцев.
— Какая у Луги война! — усмехнулся Разговоров.
А Звягинцев подумал о том, как мучительно горько знать то, чего еще не знают другие.
Он выглянул в открытое окно машины и неожиданно для самого себя приказал:
— Остановись!
Разговоров резко затормозил.
— Встань здесь, у тротуара, — сказал Звягинцев и вышел из машины.
Именно сюда влекло Звягинцева с той минуты, как он, выйдя из казармы, сел в машину. Звягинцев не признавался самому себе в этом желании, поскольку оно было глубоко личным, а он считал, что должен, обязан отрешиться от всего того, что не имело прямого отношения к возложенному на него поручению. Приказывая шоферу ехать к Нарвской заставе, Звягинцев не имел какой-то ясно осознанной цели, определенного намерения. Его просто влекло туда, влекло чувство, которое было сильнее логики, здравого смысла.
И вот теперь он стоял на той самой улице, где жила Вера. Ее дом сейчас был виден Звягинцеву, — старый, небогатый петербургский четырехэтажный дом «вечной» каменной кладки.
— Подожди, пожалуйста, здесь, Разговоров! — сказал Звягинцев необычным, смущенным и даже просительным голосом шоферу, который, перегнувшись через сиденье, высунулся в незакрытую майором дверь машины и глядел на него с недоумением и любопытством.
Звягинцев медленно пошел вдоль тротуара. Поравнявшись с тем домом, он посмотрел на два крайних левых окна второго этажа.