Блокнот Бенто
Шрифт:
Наконец, под совершенством вообще я, как уже сказал, буду понимать реальность, то есть сущность всякой вещи – постольку, поскольку она существует и действует определенным образом, – безотносительно к ее продолжительности во времени. Ибо ни одну вещь нельзя назвать более совершенной йотой причине, что она существовала дольше другой: продолжительность вещей во времени не может быть определена исходя из их сущности, ибо сущность вещей рте включает в себя точно определенного времени существования; но всякая вещь, будь то более или менее совершенная, всегда способна будет упорствовать в своем существовании с того же силой, с какой она его начала, а значит, в этом отношении все вещи равны.
Пока человеческое тело находится под воздействием чего-то, что связано с природой какого-либо внешнего тела, до тех пор человеческая душа воспринимает данное тело как существующее в настоящем; а следовательно, пока человеческая душа воспринимает какое-либо внешнее тело как существующее в настоящем, то есть пока она его воображает, до тех пор человеческая душа находится под воздействием чего-то, что связано с природой этого внешнего тела…
Мадридская галерея Прадо – уникальное место встречи. Залы похожи на улицы, где толпятся живые (посетители) и мертвые (изображения), Но мертвые не покинули этот мир; «настоящее», в котором они были изображены, настоящее, придуманное живописцами, так же ярко и обитаемо, как и настоящее, в котором мы живем в данное мгновение. Бременами – более ярко. Обитатели этих изображенных мгновений смешиваются с вечерними посетителями, и вместе они, мертвые и живые, превращают залы в нечто вроде бульвара Рамбла [2] .
2
Улица в центре Барселоны.
Я отправляюсь туда вечером, чтобы отыскать портреты шутов, написанные Веласкесом. В них заключена одна тайна, на разгадку которой у меня ушли годы, тайна, которая, возможно, до сих пор не дается мне в руки. Веласкес писал этих людей в той же технике, смотря на них тем же скептическим, но лишенным критики взглядом, что и тогда, когда писал инфант, королей, придворных, служанок, поваров, посланников. И все-таки между ним и шутами происходило нечто другое, нечто заговорщическое. При этом их незаметный, негласный заговор, полагаю, касался наружной стороны дела – то есть, в данном контексте, того, как выглядят люди. Ни тот, ни другие не позволяли наружности себя одурачить или поработить; наоборот – они играли с нею: Веласкес – как опытный фокусник, его модели – как паяцы.
Из семи придворных шутов, портреты которых Веласкес написал крупным планом, трое были карлики, один косоглаз, а двое обряжены в нелепые костюмы, Лишь у одного был относительно нормальный вид – у Пабло из Вальядолида.
Их делом было время от времени развлекать королевский двор и тех, на ком лежало бремя правления, Для этого шуты, разумеется, вырабатывали и применяли клоунские способности. И все-таки ненормальные черты их собственной внешности тоже играли важную роль в потехах, которые они устраивали. Это были гротескного вида уродцы, подчеркивавшие утонченность и благородство тех, кто на них смотрит, Их изъяны подтверждали элегантность и достоинство хозяев. Хозяева и дети хозяев были чудесами Природы; они – ее комическими ошибками. Самим шутам это было хорошо известно, Ошибки природы, они брали смех в свои руки. Шутка способна отскочить рикошетом от смеха, который вызвала, и тогда смешными делаются смеющиеся; такие повороты на 180 градусов обыгрывают все талантливые цирковые клоуны, Шутка, придуманная испанскими шутами для себя, основывалась на том, что внешность любого человека – дело преходящее. Не иллюзия, а нечто временное, будь ты чудо или ошибка! (Быстротечность – тоже шутка; посмотрите, как уходят со сцены великие комики.)
Шут, которого я люблю больше всего, зовется Хуан Калабасас. Хуан Тыква, Он не из карликов, он – тот, что косит, Существуют два его портрета. На одном он стоит с комическим видом, держа в одной отставленной руке миниатюрный медальон с каким-то портретом, а в другой – загадочный предмет, чье происхождение критики так и не установили точно: считается, что это часть какого-то перемалывающего механизма и что здесь, вероятно, содержится намек на его слабоумие (как говорится, «винтика не хватает»), заметный и в его прозвище – Тыква. Глядя на это полотно, видишь, что Веласкес, опытный фокусник и живописец-портретист, действует в сговоре с Тыквой, подхватывая его шутку: так что, вы думаете, внешность и вправду долговечна?
На втором, более позднем портрете Хуан Тыква присел на пол, так что кажется ростом с карлика, он смеется и говорит, и руки его выразительны. Я заглядываю ему в глаза.
Они до странности неподвижны. Все его лицо озарено вспышками смеха, либо его собственного, либо смеха, вызванного им, однако глаза не вспыхивают – они безучастны и неподвижны, И дело тут не в его косоглазии, потому что, как я внезапно понимаю, у остальных шутов взгляд похожий. В различных выражениях их глаз – во всех – содержится подобная неподвижность; по отношению к тому, сколько времени длится все остальное, она носит внешний характер.
Отсюда можно было бы сделать вывод о глубоком одиночестве, но не в случае шутов, У безумцев бывает застывший взгляд, потому что они заблудились во времени, не способны распознать ни одну веху на пути. Жерико в своем вызывающем сочувствие портрете безумной из парижской больницы Сальпетриер (написанном в 1819 или 1820 году) обнажил этот измученный взгляд, где читается отсутствие, взор человека, изгнанного из потока времени.
Шуты, написанные Веласкесом, так же далеки от обычных портретов, изображающих честь и достоинство, как и женщина из Сальпетриер; однако они другие, ибо они не заблудились, не изгнаны. Просто они оказались – после смеха – поту сторону преходящего.
Неподвижные глаза Хуана Тыквы смотрят на идущую перед ними жизнь и на нас из бесконечности через дырочку. Это и есть тайна, которую приоткрыла мне встреча на бульваре Рамбла.
Природе разума свойственно постигать вещи как определенные разновидности вечности.
Природе разума свойственно рассматривать вещи не как случайные, но как необходимые. Эту присущую вещам необходимость разум постигает правильно, то есть такой, как она есть в себе. Но данная необходимость вещей есть не что иное, как сама необходимость вечной природы Бога. Следовательно, природе разума свойственно рассматривать вещи как разновидности вечности. Добавим к сказанному, что в основе разума лежат понятия, объясняющие сущность тех вещей, которые являются общими для всех, а не тех, что представляют собой нечто особенное, и поэтому их следует воспринимать не по отношению ко времени, но как определенные разновидности вечности.
Мертвая барсучиха на обочине дороги, Ив нашел ее в снегу, замерзшую. Да, это самка.
Здесь следует заметить, что в моем понимании смерть тела наступает тогда, когда его части располагаются таким образом, что, рассматриваемые в совокупности друг с другом, они приобретают иное соотношение движения и покоя.