Блондин на коротком поводке
Шрифт:
Порядок и чистота, которые она здесь поддерживала…
Порядок и чистота…
— Михаил Николаевич! — Я вскочила, и он удивленно уставился на меня. — Михаил Николаевич, кажется, я знаю, где нужно искать!
Он встал и вышел из-за стола, глядя на меня с ожиданием.
— У прислуги есть какой-то чулан, где она держит свои швабры, тряпки… ну, я не знаю, чем она еще пользуется?
— Разумно, — Руденко кивнул и снова вызвал начальника охраны. Глеб выслушал меня и быстрым шагом направился в конец коридора. На этот раз Руденко сам пошел за ним, и я пристроилась в
То помещение, что в этой квартире играло роль чулана, в какой-нибудь двухкомнатной хрущевке вполне сошло бы за комнату. Глеб включил свет, и мы осмотрели кладовку, заполненную всевозможными устройствами и приспособлениями для поддержания чистоты — от моющих пылесосов до самых обыкновенных пластмассовых ведер и швабр.
Здесь тоже царил абсолютный, просто патологический порядок — все стояло на своих местах, лежало на полках и в ящиках, ровными рядами. Коробки с порошками, бутылки с моющими средствами, каждый предмет имел свое место, как солдат в строю.
Я тоскливо огляделась по сторонам, предвкушая огромную работу… и вдруг замерла, как гончая, взявшая свежий след.
На второй сверху полке ровным строем стояли одинаковые зеленые с белым коробки стирального порошка «Ариэль». И в самом конце этого строя резко выделялась оранжевая пачка «Тайда».
Я шагнула к полке, протянула руку, вытащила оранжевую коробку.
Даже по ее весу чувствовалось, что с ней не все в порядке.
Я открыла коробку, и у меня в руках оказалась тонкая голубая пластиковая папка.
Та самая папка, из-за которой произошло столько ужасных событий, в результате чего моя — и не только моя — жизнь превратилась в настоящий кошмар…
Михаил Николаевич решительным движением взял папку из моих рук.
Он смотрел на меня с явным интересом.
— Неплохо, — наконец произнес он, — похоже, ваша версия подтверждается. Я мог бы даже заподозрить вас — настолько легко вы нашли эту папку… как будто сами положили ее сюда… Но для вас это было совершенно бессмысленно, у вас не было никакой возможности опять попасть в эту квартиру, чтобы забрать документы.
— Она, должно быть, прятала ее в темноте, — пояснила я свою догадку, — и поэтому не заметила, что коробка так сильно отличается от других по цвету.
— Очень неплохо. — Он снова улыбнулся, но эта улыбка была куда более теплой и заинтересованной.
— Но теперь… — взволнованно сказала я, — теперь-то, надеюсь, вы можете приказать своим людям, чтобы они отпустили моего друга?
Руденко чуть заметно усмехнулся и затем бросил повелительный взгляд на своего охранника. Тот исчез, как будто его ветром сдуло.
Тогда Михаил Николаевич повернулся ко мне и, все так же хитро ухмыляясь, проговорил:
— Нет, я его не могу отпустить. Ни его, ни вас.
У меня сердце бешено заколотилось, и кровь прилила к лицу. Все бесполезно! Все мои страдания, догадки — все впустую! Это чудовище все равно уничтожит нас! Да кто мы для него — ничтожные букашки, чья жизнь не стоит какой-нибудь грошовой акции…
— Не надо так пугаться, — хитрая ухмылка не сходила с его лица, — я не такое уж чудовище!
Я не успела изумиться
— Да, конечно, а ваш Ибрагим — просто невинный ягненок!
На этот раз Руденко громко расхохотался.
Когда приступ смеха прошел и он смог говорить, я услышала следующее:
— Ибрагим в свое время очень много для меня сделал, и, когда его тяжело ранили, я не смог выкинуть человека на улицу. Ну, вот и нашел для него необременительную работу…
— Заплечных дел мастера! — договорила я за него. — Хороша «необременительная работа»!
— Вовсе нет! — Руденко явно наслаждался моей реакцией. — Знаете, почему мне удалось довольно многого добиться? Я умею находить в каждом человеке его сильные стороны и использовать их. После ранения самой сильной стороной Ибрагима стала его устрашающая внешность. Он просто подходит к нужному человеку — и тот говорит все, что знает. Ибрагим никогда не применяет свои инструменты, он и не смог бы этого сделать. Но согласитесь — впечатление он производит очень сильное!
Я вспомнила этого «специалиста по психологической обработке», и меня невольно передернуло. Как бы то ни было, но его волосатые руки будут мне сниться в ночных кошмарах!
— И все-таки, что теперь будет с нами — со мной и моим другом?
— Не волнуйтесь, — Руденко посерьезнел. — Я не сделаю вам ничего плохого. Ведь вы убедили меня в своей невиновности, больше того — вы помогли мне найти документы. Но…
— Но?.. — взволнованно повторила я.
— Но на карту поставлено слишком многое. Тот, кто владеет информацией, — владеет миром. А вы с вашим другом случайно оказались замешаны в игру и теперь слишком много знаете.
«Что бывает с теми, кто слишком много знает?» — подумала я в ужасе.
Но Руденко продолжил:
— Поэтому вам обоим придется провести четыре дня у меня в гостях. Я не хочу сказать, что опасаюсь вашей болтливости или подозреваю вас в дурных намерениях, но в жизни бывают самые удивительные случайности, от них я и хочу застраховаться. Потом вам будет предоставлена полная свобода, более того — я отблагодарю вас…
— Мне ничего не нужно! — выпалила я сердито.
— Не спешите с решениями. Я должен компенсировать вам и вашему другу хотя бы те временные неудобства, которые вам пришлось и еще придется перенести, но вот отпустить вас я смогу только после собрания акционеров. — Руденко снова хитро усмехнулся: — Раз уж вы все равно так много знаете, нет смысла скрывать от вас оставшиеся детали мозаики!
Как бы подтверждая свои последние слова, Руденко чуть слышно кашлянул, и перед ним тут же, как джинн из бутылки, появился Глеб.
— Глеб, — приказал Михаил Николаевич, хитро подмигнув мне, — немедленно позвони Наталье Ивановне и скажи, что мы увольняем всю здешнюю прислугу и что она должна прийти завтра сюда последний раз — за расчетом и своими вещами.
Я перехватила хитрый взгляд Великого и Ужасного. Не знаю, под его ли влиянием во мне проявились способности к телепатии, но, кажется, я догадалась, что он задумал.