Блондин на коротком поводке
Шрифт:
— У меня была хорошая репутация, — убитым голосом проговорила Наталья, — теперь ее нет…
— Репутация хорошей уборщицы! — воскликнула Женя и зашлась грубым, злым смехом. — Наташа, ты сама-то вдумайся! Так и проживешь всю жизнь, протирая чужие полы?
— Эта работа не хуже любой другой…
— Да ты сама в это не веришь! Ты повторяешь чьи-то чужие слова, как попугай, и думаешь, что от повторения они станут правдой? В тех документах, которые ты должна принести, — совсем другое будущее! Мы будем богаты, тебе вообще не придется работать…
Она
— Да и не в этом дело! Сейчас идет речь не о твоей работе! Сейчас решается вопрос жизни и смерти… Для меня нет дороги назад! Где я могу жить? В этом проклятом Моржове? Да ты сама вспоминаешь его с ужасом… И даже туда я не могу вернуться! Ты не знаешь, ты ничего не знаешь! — Лицо Жени перекосилось, она закрыла лицо руками и проговорила едва слышно: — Я убила Валерия.
— Что? — Наталья Ивановна не поверила своим ушам. — Что ты сделала?
— То, что слышала! — выкрикнула Женя. — Да, я его убила! Ты не представляешь, во что он превратил мою жизнь! Он бил меня, бил каждый день… приползал домой пьяный и начинал надо мной издеваться! Или ложился на диван, как пришел, — грязный, в одежде и даже в сапогах, и начинал петь хриплым, дурным голосом… Он делал это нарочно, чтобы мучить меня, и песни выбирал жуткие, отвратительные… «Собака лаяла на дядю фраера…» — пропела Женя нарочито фальшивым, хриплым голосом. — Чтобы унизить меня, показать, в какую грязь, в какой мрак скатывается моя жизнь…
Женя замолчала, по ее лицу пробежала судорога. Она отстранилась от сестры и продолжила, мучительно выталкивая слова, как будто каждое из них причиняло ей боль:
— В тот день он пришел, как всегда, пьяный и стал требовать еще водки… Он орал: «Достань где хочешь, хоть на панель иди! Или я тебе переломаю все кости! Убирайся из дома и не возвращайся без бутылки…» И потащил меня к дверям, собираясь вытолкать на улицу… Я пыталась вырваться, но он был гораздо сильнее меня. Когда я ухватилась за дверную ручку, он стал бить меня по рукам… злобно, матерясь, обдавая перегаром… Во мне появилась вдруг какая-то новая сила, я вырвалась, бросилась в комнату, попыталась запереться, но он вломился следом за мной… Он был так страшен! Красные глаза, трясущийся рот… Я очень испугалась, мне казалось, он способен на все… Я отскочила за стол, на котором перед его возвращением гладила белье… Он тянулся за мной… в нем не осталось ничего человеческого! И тогда я схватила первое, что попалось мне под руку, — это был утюг… Я схватила утюг и ударила в это страшное, обезумевшее лицо… а потом еще раз… кажется, я попала ему в висок…
Женя страшно побледнела. Ее глаза остекленели, казалось, они смотрят в прошлое. Женя продолжила, но гораздо тише, едва справляясь со своим голосом:
— Он покачнулся, сделал шаг ко мне, но ноги больше его не держали… И тут его лицо так изменилось… Он побледнел, губы задрожали, он попробовал что-то сказать… Мне показалось, что он пытается попросить у меня прощения. Но силы оставили его, и он рухнул на пол прямо у моих ног…
Женя затряслась от беззвучных рыданий и с трудом проговорила сквозь злые слезы:
— Это было так страшно, так страшно… Он лежал на полу с открытыми глазами, а из его головы вытекало что-то темное, ужасное… Что мне было делать? Я посидела немного там, возле его трупа, потом собрала вещи и побежала на вокзал. Билет покупать не стала, просто сунула деньги проводнику. А в Свердловске пересела на другой поезд.
Женя замолкла, потом подняла на Наталью полные слез глаза и прошептала:
— Если ты не принесешь эту папку, меня убьют! Ты этого хочешь?
Нет, этого Наталья Ивановна не хотела. Она любила и жалела свою сестру, она готова была ради нее на любые жертвы…
— Но если Руденко поймает меня с этими документами? — растерянно спросила она.
Женя почувствовала, что дело почти сделано, что еще немного — и сестра согласится…
— Да он на тебя и не взглянет! — уверенно ответила она. — Я говорю — ты для него пустое место, невидимка! Ты просто не существуешь! Неужели он будет подозревать пылесос или швабру? Кроме того, он не может предположить, что документы все еще у него в квартире! Он уверен, что их унесли в первый же день… точнее, в ту ночь, когда они пропали из сейфа. Так что тебе совершенно нечего бояться.
Наталья Ивановна еще колебалась, и Женя повторила свой неотразимый аргумент:
— Если ты не вынесешь папку — меня убьют.
Этим решилось все.
На следующий день Наталья Ивановна появилась в квартире Руденко в обычное время, но она была необычно бледной и подавленной. Сердце у нее мучительно колотилось где-то в горле, руки от волнения стали влажными и мелко дрожали.
Однако вряд ли это кто-нибудь заметил. Женя совершенно права — кого интересует самочувствие экономки? Кто вообще обращает на нее внимание?
На этот раз невнимание к прислуге было спасительным.
Наталью встретил в коридоре дежурный охранник, скользнул по ней невидящим взглядом и спросил, сколько времени ей понадобится на сборы. Она ответила — полчаса и прошла в свою комнату. Там она села, тупо уставившись в стену, и заставила себя успокоиться, собраться с силами. Когда это ей удалось — или почти удалось, — она сложила в большую спортивную сумку свои немногочисленные пожитки и осторожно выглянула в коридор.
Там никого не было.
Наталья Ивановна выскользнула из комнаты, прошла расстояние, отделявшее ее от чулана с хозяйственным инвентарем, и юркнула внутрь.
Она побоялась включать в чулане электричество. Дверь была неплотно прикрыта, и из коридора просачивалось немного света. Глаза привыкли к темноте, и она увидела на второй сверху полке коробку из-под стирального порошка. Коробку, отличающуюся от остальных по цвету.
Трясущейся рукой она вытащила ее и положила на самое дно сумки, под свои пожитки.
Выглянула в коридор, убедилась, что там никого нет, и вернулась в свою комнату.