Блондинка 23-х лет…
Шрифт:
Я увидел его глаза, полные торжества и злорадства. Он даже позволил себе медленно опустить руки, почувствовав себя хозяином положения.
— Мразь! — раздался за спиной сухощавого истеричный женский вскрик и что-то вроде скалки, промелькнув в воздухе, обрушилось на его затылок.
Сухощавый согнулся вопросительным знаком, но все-таки удержался на ногах. Последовал повторный удар, однако результат его мне не пришлось увидеть. Я потерял сознание, будто деревянный предмет одновременно прошелся и по моей голове.
Очнулся от легкого похлопывания по щекам. И первое, что услышал — всхлипы. На мой лоб упали теплые капли. Я разомкнул веки. Надо мной знакомое,
Она заметила мои открытые глаза, запахнула платье и поднялась с колен.
— Вызови милицию, — попросил я.
Она отступила и, затравленно глядя на меня, помотала головой. От нее в столь стрессовом состоянии можно было ожидать любых действий. Нас лишь примирила на время общая беда, которую мы, помогая друг другу, одолели, но сейчас, когда опасность миновала, мы стали если и не врагами, то, по крайней мере, людьми, между которыми встал закон.
— Помоги мне сесть, — решил я сгладить взвинченное состояние девушки просьбой о помощи.
Больше всего я боялся, что она исчезнет, хлопнув дверью. Удариться в бега — это самый худший вариант для нее. Впрочем, и для меня, еще не совсем очухавшегося от удара, ее исчезновение тоже не самый лучший исход.
Время отсчитывало секунды ее нерешительности. Я понимал: если не приведу сейчас Марину к состоянию трезвомыслия, не вырву ее из лап инстинкта самосохранения, толкавшего к бегству, то жизнь этой длинноногой блондинки будет окончательно изломана.
— Помоги мне сесть, пожалуйста, — повторил я просьбу. Проявит ли она милосердие? Пробьются ли в ней, зажатой в тисках страха и безысходности, ростки разумного?
Она испуганно дернулась, когда громко простонал сухощавый и, как мне показалось, в этот самый миг и был сделан ею выбор. Марина приблизилась ко мне, подхватила под мышки, и мы вместе достигли дивана. Сидя на полу, я привалился к нему спиной, она же опустилась на диван поодаль. От приложенных усилий у меня закружилась голова, покатилась в сторону, прямо к ней на колени. И тут я ощутил, как ее пальцы коснулись моих волос.
— Тебе больно? — спросила она сочувственным, но уставшим голосом.
— Тебе, наверно, больнее, — ответил я, представляя душевное состояние девушки.
— Меня посадят? — как-то равнодушно спросила она.
— Не знаю, потому что почти ничего не знаю о тебе. Но в любом случае удар скалкой зачтется, — мрачно пошутил я.
Марина рассмеялась, истерично, с долей обреченности, но как оказалось вовсе не от моей мрачной шутки.
— Ну вот я и протянула руку за подаянием. Думала, этого никогда не случится, — и вновь истеричный смешок. — Ты ответишь на мое письмо из тюрьмы? Или забудешь меня?
— Как можно забыть того, кто спас тебе жизнь? Нас повенчала сама смерть, пройдясь косой над нашими головами. А союз, скрепленный дыханием смерти, самый прочный на свете.
— Повенчаны. — Она хмыкнула. — Ты будешь приходить на мои допросы?
— А тебе есть что рассказать?
— Немного: хотела быть состоятельной и независимой. Бросила институт, отвергая всех своих друзей, связалась вот с такими деловыми людьми. Они приобщили меня к веселью, беззаботному времяпрепровождению, вину, наркотикам. С помощью их денег приобрела квартиру, из которой в скором времени сделали перевалочный пункт. При получении телеграмм бежала на вокзал, к поездам, следовавшим из южных районов. Мне передавали сверточки, сумочки. Я тащила их к себе домой. Когда накапливалось
Марина говорила тихим торопливым голосом, как на исповеди. Она торопилась очиститься, как в предсмертный час, от грехов, чтобы дать свободу своей душе, живущей столько времени взаперти. Я не перебивал ее, хотя естество профессионального сыщика так и подталкивало вклиниться с вопросом.
— Твое появление здесь оказалось для меня полной неожиданностью. Я запаниковала, хотя и не показывала виду. Когда ты заговорил о двух убитых девушках, я поняла, почему меня предупредили повременить с подачей объявления. Шли какие-то неизвестные мне разборки. А выставленный вами постоянный пост внес страх не только в мою душу. Мы ожидали самого худшего — обыска. Потому и было решено разыграть перед вашими сотрудниками любовную сценку, чтобы попытаться вынести из квартиры запасы наркотиков. Роль пылкого любовника играл личный телохранитель босса, это тот мужчина, с которым ты так рвался переговорить. «Большой Вова» (я понял: речь шла о бывшем обладателе хриплого голоса) объявился перед вашим приходом, после того как ушли ваши люди, чтобы прикрыть нас в случае опасности. Он единственный, через кого я поддерживала связь и получала указания.
Ее ровная речь вдруг оборвалась. Холодноватые пальцы вновь прошлись по моим волосам и коснулись лба.
— Ты влюбился в меня? — неожиданно спросила она.
Я молчал. Пожалеть, ответить утвердительно, подарить ей маленькую надежду? Ведь были, были у меня и сильное влечение, и крутая ревность к рядом сидевшей блондинке. Что осталось сейчас — после таких потрясений — я не мог ответить даже себе, а жалость плохое успокоение, когда рушится сама жизнь.
— Ты полюбил ту, которая чище меня…
Я оторвал голову от колен и медленно, насколько позволяла боль, повернул ее. Я увидел глаза Марины. Они были полны тоски, той смертной тоски, когда человек предчувствует, что завтра для него не будет.
Это уныние в глазах проняло меня сильнее слов. Господи! Ведь совсем недавно я боготворил ее, мечтал о ее расположении, жаждал услышать ее голос.
Коснувшись ее руки, я сказал:
— Я буду дарить тебе цветы.
О, чудо! Ее глаза потеплели. В уголках появились слезинки, но их уже нельзя было назвать слезами отчаяния. Печальные губы тронула робкая улыбка радости. Но душа, видимо, все еще находилась под спудом тоски.
— Гони дальше мрачные мысли, все страшное уже позади. Дверь западни открыта и нужно выходить на свободу.
Слова, рожденные неравнодушным сердцем, пробили черную стену обреченности: исчезла с лица маска неверия и подозрительности, и она, спохватившись, произнесла:
— Боже, что же я сижу? Тебе больно. Тебе нужен врач.
Марина поднялась с дивана, но, сделав неуверенный шаг, остановилась.
— Я вызову милицию, — проговорила она, словно спрашивая разрешения.
— Я вызову милицию, — заявила она уже твердо и направилась в прихожую. Вне всяких сомнений, ее сейчас поддерживала надежда, которую я ей дал.