Блондинка в бетоне (Цементная блондинка, Право на выстрел)
Шрифт:
Захватив с собой бутылку вина и два бокала, он отправился в спальню. Сильвия лежала в постели, накрытая простыней, доходившей ей до обнаженных плеч. При свете лампы она читала книгу под названием «Никогда не позволяй им видеть, как ты плачешь». Подойдя к постели, Босх присел рядом с ней и налил вина в бокалы. Они чокнулись и сделали по глотку.
– За победу в суде! – сказала она.
– Звучит неплохо.
Они поцеловались.
– Ты опять там курил?
– Извини.
– Что, плохие новости? Я имею в виду звонки.
– Нет. Просто всякая ерунда.
– Может, поговорим?
– Не сейчас.
С
Сильвия теперь лежала на трех подушках, простыня была отброшена в сторону. Тоже совершенно обнаженный, Босх несколько мгновений постоял возле кровати, с улыбкой глядя на Сильвию. Он считал ее прекрасной: стройное загорелое тело казалось почти девичьим. У Сильвии были небольшие груди и маленький плоский живот. Грудь была испещрена многочисленными веснушками – в юности Сильвия чересчур много времени провела на пляже.
Он был на восемь лет ее старше и выглядел на свой возраст, чего, однако, не стыдился. В свои сорок три года он все еще имел плоский живот, а тело бугрилось мышцами: Босх накачал их не в спортзалах – он нарастил их, ежедневно поднимая тяжкий груз своего долга. Как ни странно, волосы на теле седели у него быстрее, чем на голове. Сильвия нередко поддразнивала его, обвиняя в том, что он красит волосы – из тщеславия, которым, как они оба хорошо знали, он вовсе не обладал.
Когда он лег рядом с ней, она погладила пальцем сделанную во Вьетнаме татуировку и шрам от пули, угодившей ему в левое плечо несколькими годами раньше. Каждый раз, когда они были вместе, она всегда вот так проводила пальцем по этому шраму.
– Я люблю тебя, Гарри, – сказала она.
Повернувшись, он горячо ее поцеловал. Прикосновение ее теплой кожи помогало ему освободиться от тревог сегодняшнего дня и стоявших перед глазами сцен насильственной смерти. «Я люблю тебя», – подумал он, но вслух этого не сказал.
Глава девятая
Если во вторник для Босха все складывалось удачно, то на следующее утро все пошло наоборот. Первое из несчастий разразилось в кабинете судьи Кейеса, когда, с полчаса поизучав в одиночестве записку, якобы написанную Кукольником, он собрал там клиентов и адвокатов. До этого Белк в течение часа протестовал против приобщения записки к делу.
– Я прочитал записку и учел все возможные аргументы, – сказал он. – Я не вижу, каким образом это письмо, записку, поэму – как там ее ни назови – можно скрыть от данного состава присяжных. В ней самая суть дела миз Чандлер – вот в чем вопрос. Я не собираюсь судить, подлинная ли она, или написана каким-то ненормальным, – пусть об этом судят присяжные. Если смогут. Но поскольку судебное следствие все еще ведется, нет никакого резона ее утаивать. Я даю свое разрешение, и вы, миз Чандлер, можете воспользоваться им в любой момент – при условии, что вы дадите должное обоснование.
– Но, ваша честь… – вскинулся Белк.
– Нет, не будем больше об этом спорить.
– Ваша честь! Мы ведь не знаем, кто это написал. Как вы можете причислять это письмо к уликам, когда мы не имеем ни малейшего представления о том, откуда оно пришло и кто его послал?
– Я понимаю ваше разочарование и потому предоставляю вам некоторую свободу действий, если только это не перерастет в неуважение к суду. Я сказал, что споры окончены, мистер Белк, и повторяю это в последний раз. Тот факт, что эта неизвестного происхождения записка непосредственно привела к обнаружению тела, имеющего полное сходство с телами жертв Кукольника, сам по себе служит некоторым подтверждением ее аутентичности. А это уже не озорство, мистер Белк. Не шутка. Здесь что-то есть, и присяжные должны на это посмотреть. Пойдемте! Все на выход!
Судебное заседание едва успело начаться, как защита потерпела новое фиаско. Белк, возможно, еще не придя в себя после поражения в кабинете судьи, вновь попал в ловушку, хладнокровно расставленную ему Чандлер.
Ее первым свидетелем сегодня был человек по фамилии Вечорек, который засвидетельствовал, что знал Нормана Черча достаточно хорошо и уверен, что тот не совершал приписываемых ему убийств. С Черчем они двенадцать лет вместе проработали в конструкторской лаборатории, сказал Вечорек. Вечореку было за пятьдесят, его седые волосы были подстрижены так коротко, что сквозь них проглядывала розовая кожа.
– На чем основывается ваша убежденность в том, что Норман не был убийцей? – спросила Чандлер.
– Ну, во-первых, я точно знаю, что он не убивал одну из этих девушек, одиннадцатую по счету, поскольку он находился вместе со мной все то время, когда она… ну, в общем, погибла. Он находился вместе со мной. Потом полиция убила его и повесила на него одиннадцать убийств. Ну, видите ли, поскольку я знаю, что он не убивал одну из этих девушек, то, вероятно, так же врут и насчет остальных. Все это лишь «дымовая завеса», чтобы убивать…
– Спасибо, мистер Вечорек, – сказала Чандлер.
– Я всего лишь сказал то, что думаю.
Тем не менее Белк все равно встал и принялся возражать. Подойдя к кафедре, он стал жаловаться, что все это одни домыслы. Судья с ним согласился, но ущерб был все равно нанесен. Вернувшись на место, Белк принялся листать толстую пачку бумаг, где были записаны показания, данные Вечореком несколько месяцев назад.
Чандлер задала еще несколько вопросов относительно того, где свидетель и Черч находились в тот вечер, когда была убита одиннадцатая жертва, и Вечорек ответил, что они вместе с семью другими людьми находились в его собственной квартире, где проходила холостяцкая вечеринка в честь одного из их сослуживцев по лаборатории.
– Как долго Норман Черч находился в вашей квартире?
– Все время, пока шла вечеринка. Она началась примерно в девять вечера, а закончили мы уже после двух часов ночи. Полиция говорит, что эта девушка, одиннадцатая по счету, в час ночи пришла в какую-то гостиницу, где и была убита. Так вот, в час ночи Норман находился у меня.
– А не мог он уйти примерно на час без вашего ведома?
– Никоим образом. Если вы находитесь в одной комнате с восемью парнями и кто-то из них таинственным образом исчезает на полчаса, вы всегда об этом узнаете.