Блондинки моего мужа
Шрифт:
“А зачем мне, собственно, ключи?” – провокационные мысли зашевелились в моей голове, – “Почти неделю ходила в этот офис без всяких ключей, и ничего… Это ведь так просто – зайти на собственную работу” – не слишком-то разумный, но все-таки план, уже зрел в моих мыслях.
Прежде всего, надлежало переговорить с Лизой. Она могла бы кое-что прояснить мне. Увы, столь простая вещь, как телефонный разговор, была для меня временно невозможной. Ну не писать же мне ей письма, честное слово…
“Письма!!! Лиза обязана мне настолько многим, что должна теперь терпеть все мои странности”.
Забыв
17. Глава семнадцатая, коварные планы коварно разоблачающая.
Таксист невозмутимо уперся взглядом на тетрадный листок, где я написала адрес, и предложил садиться. Без всяких зазрений совести я тратила деньги на дорожные расходы. В конце концов, Георгий сам виноват. Нечего брать Форд всякий раз, когда мне нужна машина.
По дороге я в общих чертах продумала план предстоящих вопросов. И даже старательно записала некоторые из них, пользуясь кратковременными остановками возле светофоров.
– Кто там? – вкрадчиво поинтересовался из-за двери женский голос.
Ни глазка, ни каких-либо других приспособлений для визуальной идентификации моей личности у Лизиной двери не имелось. Этого я, конечно же, не предусмотрела. Промычала в ответ невнятное приветствие, в надежде на то, что подъездное эхо все равно искажает любые произнесенные тут слова.
– Кто-кто? – переспросили меня, хотя и принялись открывать, не дожидаясь ответа.
Передо мной предстала аккуратная миниатюрная пожилая женщина с приветливой улыбкой и добродушным любопытством во взгляде. Веселого окраса кухонный фартук свидетельствовал о том, что я оторвала хозяйку от дел. Лиза походила на неё, разве что, наличием очков на переносице, но я отчего-то сразу догадалась, что передо мной – мать Лизаветы.
Конечно же, я так не планировала. Открыть должна была лично Лизавета и с ходу наткнуться на мои записки. События развивались, совершенно не спрашивая моего на то разрешения.
– Вы наверно, к Лизоньке? – хозяйке первой надоело глупое обменивание вежливыми улыбками.
– Угу, – произнесла я, вместо языка усердно шевеля бровями и утвердительно кивая головой.
– Доченька, к тебе гостья! – прокричала хозяйка, перекрикивая уверенный голос телевизора, – Простите, Лиза не предупреждала, что вы зайдете… – зачем-то сообщила хозяйка, косясь на своё одеяние.
Мне сделалось ужасно неудобно. Отрываю людей от мирного семейного вечера… А как мягко мне дали это понять? Вот что значит интеллигенция! Ни слова упрека. Напротив, какие-то смутные извинения… Но все сразу понятно. Собеседник осознает собственную вину, но не чувствует себя при этом отчитанным. Тонко, корректно… Мне от этого, правда, не легче. Неловкость только усиливается от вежливой формы предъявления претензии.
В обитой деревом прихожей пахло выпечкой. Мелькнула мысль, что меня наверняка пригласят к чаю… А я не могу есть…
“Эх, извиниться бы. Объясниться бы!!!” – я всегда подозревала, что язык мой, хоть и враг, но ужасно полезный.
К счастью,
– Какое счастье! – восторженно запричитала Лиза, и я даже заподозрила её в искренности, – Какое счастье, что ты не пришла на минуту позже! Тогда бы я уже наложила на лицо огуречную маску, и тебе пришлось бы общаться с пугалом.
“И эта туда же”, – на этот раз корректная формулировка намека на то, как тут все заняты, вызвала во мне раздражение.
Не произнося ни звука, я гневно сверкнула глазами, и сунула Лизе под нос тетрадный листок, заготовленный еще в такси: “Разговаривать не могу: мой язык укусила оса. Очень больно”.
Лиза зачем-то прочла надпись вслух, после чего, осознав, что сама я представиться не могу, сообщила своей маме, кто я такая. Хозяйка всплеснула руками и кинулась за аптечкой. Курс лечения в мои планы совсем не вписывался. Я поскорее сунула Лизе следующее послание: “Я увольняюсь. Не могла не предупредить тебя. Сегодня последний день, когда могу проконсультировать тебя по известному вопросу. Только письменно”.
Лиза перепуганными глазами уткнулась мне в лицо. Потом перечитала написанное. Потом тяжело вздохнула, решительно отобрала у меня листок, схватила ручку с телефонной тумбочки и быстро написала ответ: “О Петре– ни слова. Маменька слышит повсюду”. Я снова закивала.
В родительском доме у меня у самой существовала такая мамочка, поэтому проблема вызвала во мне живое понимание. Слух родителей, кажется, увеличивается прямо пропорционально возрасту детей. Громким ревом требуя очередную конфету, маленькая я рисковала быть не услышанной. Зато, в старших классах школы, могла быть уверена, что даже если буду шептаться с телефоном о планируемом завтра прогуле, мамочка все услышит.
– Погоди две минуты. Я сейчас оденусь, – вслух проговорила Лиза, – Мама, я отправляюсь сопровождать Катю. Вернусь не очень поздно.
– Подождите, – хозяйка, запыхавшись, побежала в кухню, – Ума не приложу, чем бы вам помочь. Впрочем, знаю. Сейчас, сейчас… Приложите к укушенному месту. Должно снять боль.
Конечно же, Лизаветина мама принесла порцию мороженого. Благодарная улыбка далась мне с огромным трудом.
Спустя пятнадцать минут я поедала мороженое, сидя на лавочке неподалеку от Лизиного дома. Накатившие сумерки разбивались о свет уличных фонарей.
– Поиаешь… – начала я, решив, что уже могу говорить.
– Нет-нет! – всполошилась Лиза, – Не утруждай себя. Если больно – молчи. Лучше пиши. Глазами я воспринимаю тексты даже лучше, чем ушами.
Я полезла в сумочку за следующим листочком. Нужно было найти именно тот, на котором содержался подготовленный для Лизы список вопросов.
– Давай пока я тебе порассказываю, – Лиза беззаботно тараторила о своем, – Прежде всего, хочу сказать, что очень тебе благодарна. И фильм и Пётр оказались на уровне. Твоя идея попросту спасла мне жизнь. Если бы это не произошло между нами с Петенькой в ближайшее же время, я бы, наверное, зачахла бы насмерть. От безответной любви, между прочим, можно даже умереть! Медицине известны случаи. Я такое в пятницу в журнале прочла, а в субботу вдруг почувствовала – про меня это! Точно помру, если что-то не переменится. А тут ты со своей идеей…