Блондинки начинают и выигрывают
Шрифт:
— Виктор, это опять… Опять это случилось!
— Что случилось, Александр? — послышался сонный бас. — Ради бога, успокойтесь, объясните толком, что произошло.
— Опять… Я… Я звоню вам с вокзала. Меня только что выпустили из милиции.
— Вы попали в милицию? Вас задержали? За что?
— За мелкое хулиганство. Дело в том, что я ехал домой на машине… Где теперь машина — не знаю. Очнулся уже в «обезьяннике». Вокруг — вонь, бомжи, мат…
— Что вам инкриминировали?
— Сказали, что я толкал прохожих, размахивал руками, матерился.
— Из-за чего?
— Не имею ни малейшего представления. Они нашли при мне документы,
— Что?
— Просто выписали штраф и отпустили.
— Весьма интересный случай!
— Да, интересный…
Растерянное молчание на другом конце провода.
— Вам нужна помощь? Я могу приехать, — наконец несмело предложил он.
Я хмыкнул про себя. Любопытно, ночной вызов мозгоправа входит в прейскурант предоставляемых услуг или оплачивается по особой таксе?
— Нет, спасибо, справлюсь сам. Как-нибудь доберусь домой.
— Давайте завтра обсудим этот случай у меня в кабинете.
— Не знаю, как у меня завтра со временем…
— Не хочу вас пугать, но положение серьезное.
— Да уж, куда серьезнее, — горестно хмыкнул я и повесил трубку.
Бессонная ночь моему куратору обеспечена. Теперь стоит продумать следующий шаг. Он будет еще более потрясающим.
Глава 9
— А я книжек вообще не читаю. Я этой дурной привычки давно уже не имею.
Иная книжка — она же хуже водки случается. Голову задурит, так что «мама» не скажешь. Очухался — а в мозгу уже одни только розовые мечтания, газовый флер, никакой жизненной правды. Ежели в тот момент слабину дашь, поддашься на провокацию, в библиотеку за новой дозой пойдешь, — глядь, уже по скользкой дорожке отправился. Прямиком в заоблачную выдуманную жизнь с неестественными идеалами и нездоровым влечением к трезвому образу жизни. Потом другую книжку взял, еще не дочел толком, еще розовый газ из очей не выветрился, а уж руки за третьей сами тянутся. Хуже водки, чесс слово! И стоит дороже.
Я от этой любви к литературе в свое время во как намаялся! Нахлебался предостаточно! Сейчас расскажу, ежели угостишь старика.
Сынок мой, Сашка, тоже все, бывало, дурил по молодости. Даже однажды папашу своего, меня то есть, учить вздумал. Меня, старого Рыбасова, патриота своей страны и заслуженного пенсионера, на тот момент временно пребывающего в трудных обстоятельствах похмелья!
Ты, говорил, батяня, не так живешь. Не нравилось ему, слышь, что пью я много. А я и не пью почти совсем. Разве теперь заслуженному застрельщику Советского Союза граммулечку выпить за смертный грех почитается? Одной губенкой нельзя разве к граненому стакану приложиться? Разве для того я, пострадавший от трудностей перестройки, сорок лет на производстве вкалывал? Полвека, выбиваясь из сил, практически в одиночку строил наше государство! Вот этими вот заскорузлыми руками ковал счастье нашей советской молодежи! И зачем, спрашивается? Чтобы некому было мне на старости лет четвертинку налить! Чтобы родной сын у родного батяни последний глоток от губ отымал!
Да что там… Я уж ему и так и сяк… Намекал. Мол, на свои трудовые пью, не мешай. А он — все лезет и лезет! Но теперь больше не лезет. Все, уже одолели мы его. Сообща… Гм-м. Успокоили.
А ты, значит, книжки пишешь? А какие книжки? Полезные, говоришь… Да-а? А какие это, пособия по трудоустройству или расписание железнодорожных вагонов?
А, художественные…
Ну вот, сразу же обижаться… Пожилому человеку уже и пошутить нельзя. Да я ведь так выразился, в смысле юмора. Ну, давай, давай, наливай, не стесняйся…
А ты молодец, как я посмотрю, и наливаешь от души, и колбаска у тебя уже заранее порезана. Значит, правильный ты человек. Я вообще-то о писателях не слишком высокого мнения. Да уж, не раз сводила меня жизнь с ихней братией. Во как намаялся! Первый все писал жалобы в соответствующие органы, пока его как писателя в желтый дом не определили, а второй со мной в одной бригаде на целине работал. Было это в одна тысяча девятьсот… не помню, каком году…
Ну, за знакомство, что ли? Поехали…
А-ах… Хорошо пошла! Ну словно боженька босичком по пищеводу прошелся. Прямо сразу же жизнь в члены вернулась, глаза стали резче видеть и сила в руках образовалась.
Так вот, писатель этот в одна тысяча девятьсот-бог-знает-каком-году трудился со мной на целине, были мы с ним в одной бригаде… Ну что сидишь, не книжку, чай, пишешь, набулькивай скорее полный стакан, чтобы не выветривалось.
В том году, одна тысяча девятьсот-бес-его-точно-назовет-каком-году, я единолично поднимал целину в составе бригады ударников социалистического труда…
Ага, ну, вздрогнули! Как это — больше не будешь? Ты что же это, приятель, старость уважить не хочешь? Писатель ты, в конце концов, или нет? Ты, значит, интеллигент, после каждой рюмки привык закусывать и отдыхать, а дядя Юра вообще никто, так только, постоять вышел. У нас на целине, между прочим, кто не пил, те оч-чень быстро спивались. Про таких у нас прямо говорили: «Яка людына не пье, або хвора, або падлюка».
Записал выраженьице в свой блокнотец? Небось пригодится в какую-нибудь свою книжонку тиснуть. Небось как только тиснешь, так даже и не вспомнишь, что дядя Юра тебе это самолично продиктовал. Небось постесняешься. Небось при случае вообще морду кирпичом набычишь: мол, кто такой дядя Юра, да зачем он сюда приперся… Ладно тебе, обидчивый какой! Дядя Юра, между прочим, жизнь досконально прожил, он тебе таких сюжетов нароет в своей памяти, только записывай.
Я ведь одно время тоже хотел в писатели податься. А что, зарабатывают они вроде хорошо, работа не пыльная, не то что целый день руки в мазуте и морда в саже. Работа аккуратная, душевная, навроде бухгалтера или гинеколога. Что, думаю, это я сижу как пень, с утра до вечера вкалываю, когда у меня башка сюжетами набита, как беременная сучка кутятами. Уже даже тетрадку купил, чтобы писать в нее свои жизненные произведения, да вот не пришлось. Посрочнее тогда дела нашлись. Понимаешь, жениться пришлось самым быстрым образом, после чего Сашка мой и народился вне всяких сроков и ожиданий.
Сначала по молодости лет желал я соединиться жизнью с одной дамочкой из управления. Такая все сидела чистенькая, волосы за уши заправлены, взгляд умный. По виду — тише воды ниже травы. Своим нестроптивым видом сильно понравилась она мне тогда. И стал я ненавязчиво за ней ухаживать. То дефицитный распредвал предложу по сходной цене, то подброшу ее в кузове полуторки в районный магазин в тридцати километрах.
Но не вышло у меня тогда с ней. Тот самый зловредный писатель подгадил. Он после работы водку не пил с товарищами, а все какие-то умозрительные вещи сочинял, в стопочку складывал и мечтал когда-нибудь из них целое собрание состряпать.