Блуд на крови
Шрифт:
Арфистка, чуть зардевшись, с легкой улыбкой спросила:
– В Большом театре?
– Нет! Вы должны петь в Мариинском. Там голоса лучше, знаете. К тому же капельмейстер мой большой друг. Мы с ним в «Аркадии» обедали. И дома у меня он был.
– Это кто ж?
– Направник. Вот он меня приглашал на премьеру «Бориса Годунова». Я был. И еще на «Опричников» ходил.
– Я с Эдуардом Францевичем знакома. Взяла у него несколько уроков.
– Очень хорошо! Направник вас знает, а мы еще не познакомились. Позвольте представиться – Семен Францевич…
– Малевский! – улыбнулась
– Ах, и вы, божественная, запомнили мое ничего не значащее имя! Позвольте поцеловать вашу чудную ручку. Что касается вашего имени, то мои уста повторяют его постоянно – Надежда, Надежда Пильская! Звучит как дуновение зефира в листьях душистого мирта.
– Да вы настоящий поэт!
– Иван Андреевич Крылов умер, когда мне было четыре годика. Но он, бывая у нас дома, однажды поглядел на меня и сказал: «Большой фантазер растет! Будет поэтом или… сыщиком». Но я не оправдал надежд нашего баснописца. Когда вы, сударыня, пожалуете к нам на брега Невы?
– В середине сентября должна быть.
– Приходите, умоляю вас, на Сампсоньевский завод. В проходной прикажите, чтобы проводили в контору к директору. Это я и есть. Целые дни на службе провожу.
– А вот та милая женщина, что с вами сидела за столиком и так сильно схожа внешностью со мной, ваша супруга?
Малевский протестующе замахал руками:
– Нет, господь с вами, это так, знакомая! Я холост.
…Они расстались вполне друзьями. Эта случайная встреча решила участь Малевского.
Нежная встреча
Пасмурным прохладным днем, которыми так богат город на Неве, Надежда Пильская прибыла в Петербург. Случилось это на другой день после праздника Воздвижения, в середине сентября. В августе скончалась ее богатая тетка, жившая на Литейном. Теперь Пильской предстояло выяснить некоторые дела, касавшиеся ее части наследства.
Это наследство, какая бы скромная часть его ни досталась Пильской, было весьма кстати. Закончив Московскую консерваторию, она не сумела хорошо устроиться в оперную труппу. По этой причине была вынуждена петь во второразрядном ресторане. Здесь, впрочем, ей порой перепадал приличный куш от подгулявших купцов. Хотя часть этих денег приходилось отдавать владельцу «Санкт-Петербурга», кое-что все же оставалось. И это кое-что она бережно откладывала для учебы в Италии, после которой Пильская надеялась стать выдающейся вокалисткой.
В Малевском она сразу разглядела натуру порочную и увлекающуюся. Но он был интеллигентен, умел, кажется, красиво ухаживать, недурен собой. Но главное, он был богат и щедр. Он сумел оценить ее певческие способности. И теперь задачей Пильской было сделать так, чтобы Малевский раскошелился и дал деньги на Италию.
Прямо с поезда она отправилась к нотариусу, а затем на завод к Малевскому. Едва они остались вдвоем в кабинете, как он осыпал певицу поцелуями.
– Я не верю своему счастью! – страстно шептал Малевский. – Бросаю все дела – и в ювелирный. Хочу подарить тебе, моя козочка, золотое кольцо с бриллиантами. Пусть это будет памятью о нашей встрече. Затем поедем в ресторан, пообедаем. – Он задумчиво потер лоб и вопросительно посмотрел на певицу: – Но, может, не будем терять попусту сладостных минут? Поедем ко мне в гости?
Пильская кивнула:
– Сделайте, как находите нужным.
Малевский обрадовался:
– И пообедаем, и поужинаем, и… позавтракаем.
Дав указания по службе, Малевский с певицей через пятнадцать минут катил в коляске на Никольский проспект, что на Выборгской стороне, к себе домой.
Под дождем
В пылу страсти Малевский совершенно забыл про маленький пустяк. Минувшую ночь Анюта, по обычаю, провела у него в постели. Утром, отправляя ее на квартиру, которую он снимал в доме Шестаковой, это угол Петербургского проспекта и Новоизмайловского в Нарвской части, Малевский обещал:
– Вечером пришлю за тобой коляску!
Весь день Анюта томилась и жила лишь одним – встречей с любимым. К семи вечера она сидела одетая возле окна и ждала коляску. Улица была пустынна. Шел проливной дождь, и люди спешили спрятаться в дома.
Большие часы пробили восемь, девять, а затем и десять раз.
«Господи, не случилось ли чего с ним? – взволнованно думала Анюта. – Не простудился ли, не заболел? Ведь говорила ему утром, чтобы калоши надел, а он в легких штиблетах направился. Надо самой ехать на Никольский проспект, да денег на извозчика нет. Впрочем, пойду пешком. Промокну? Не беда! Вдруг я Сенечке нужна?»
Сказано – сделано. Раскрыв зонтик, Анюта отправилась через весь город к возлюбленному.
С темного неба беспрестанно хлестали потоки холодного дождя. Фонари в большинстве были задуты ветром, а те, что горели, почти ничего не освещали, лишь своими неверными мерцающими пятнами обозначая улицу.
Поначалу Анюта пыталась выбирать дорогу посуше, но налетел ветер, вырвал из рук зонтик и унес во мгу. Расстроенная, она тут же наступила в глубокую лужу, и ее казимировые штиблеты наполнились водой, зачавкали при каждом шаге. Вскоре промок насквозь и длиннополый бурнус с капюшоном.
«Господи, – шептали ее уста, – за что мне такая мука? Почему все-таки Семен не прислал за мной экипаж?»
Как бы то ни было, промокнув и продрогнув, валясь с ног от усталости, Анюта с каждым шагом приближалась к дому Малевского.
Она вышла на набережную Черной речки, оставила слева Головинский мост, миновала и Головинский дворец и, облегченно вздохнув, повернула направо – на Никольский проспект.
В угловой комнате, где размещалась спальня Малевского, сквозь плотно задвинутую штору желтел огонек керосиновой лампы.
У Анюты обрадованно забилось сердце. «Как хорошо, он дома! – думала Анюта. – То-то обрадуется моему приходу!»
Двери черного хода были не заперты. Не встретив никого из прислуги, она сняла с себя ставший тяжеленным бурнус, сбросила штиблеты и, оставляя на паркете мокрые следы, отправилась к спальне. К своему удивлению, она услыхала несшиеся оттуда голоса. Один принадлежал Малевскому, а второй был… женским.
Обмирая от страшного подозрения, она толкнула дверь. Та оказалась закрытой на ключ изнутри. Голоса тут же смолкли.