Блудная дочь
Шрифт:
Миша с интересом слушает тоже. Они с женой на эту тему никогда не говорили. Обещал не спрашивать о прошлом, вот и не спрашивал. И не в шутку, и не всерьез. Что Аня сейчас ответит, интересно?
– Самый первый раз я влюбилась в четвертом классе. Вернее, на каникулах перед четвертым классом, – честно и обстоятельно рассказывает мать дочери. – Причем по-настоящему. Очень сильно.
– В кого, мам? – жадно спрашивает Любка, забывая жевать.
– Поехали в Кисловодск, папе путевку в санаторий дали. Там было очень красиво. Просто невероятно.
– Ты шутишь так, мам? – оскорбилась дочь. – Ты мне что, про Печорина рассказывать собралась? Книжечка-то – «Герой нашего времени» небось.
Миша просто поразился быстроте реакции дочери. Ну ничего себе воспитали! Просто с ходу, в момент все просекла!
– Я не шучу, – совершенно серьезно вздохнула Аня. – Я именно в Печорина и влюбилась. Я о нем плакала ночами. Вздыхала. Ходила гулять по тем местам, про которые Лермонтов писал. И еще: ревновала к этой книжке. То есть – не хотела, чтоб кто-то еще ее читал. Чтоб он был только мой, Печорин.
– Правда? Так по-настоящему влюбилась в ненастоящего? Он же придуманный.
– А кто не придуманный? – философски заметила Аня. – Когда первый раз влюбляешься, любой придуманный. Ты ж его не знаешь совсем, а любишь свою мечту.
Миша слушал, выхватывая ключевые, по его мнению, места. Как она сказала? «Я о нем плакала ночами». И сейчас, за редким исключением, плачет. Может, все о нем, о Печорине? Тогда – пусть. Такого соперника он выдержит.
– А я – не придуманный! – быстро включился он в беседу. – Вот он я, такой, как есть. Ущипните, кто смелый.
– Миш, я про первую любовь, – засмеялась Аня. – Про детскую.
– А настоящая когда была? Про нее расскажи, – не унималась дочка.
– Давай вечерком, времени уже не остается на настоящую, – отмахнулась Аня. – Вот – самая настоящая.
Она встала и поцеловала настоящую любовь в макушку. Муж довольно кивнул.
– Ну и, конечно, ты – настоящая любовь, – обратилась Аня к дочке. – Любовь. С большой буквы.
– Ну, это не то! Не то!
– Еще как то! Такое то! Любовь разная. Хорошо, когда она есть.
– Даже безответная?
– О! – отметил Михаил. – У кого это здесь безответная?
– Я просто так, пап. Чисто теоретически.
– Тогда ладно. А то мы тут с мамой тебе скоро планируем любовь подарить.
– Какую любовь? – насторожилась дочь.
– Большую и светлую. Брата или сестру!
– Да вы что? Вы – правда? Не прикалываетесь?
– Полностью по честнаку. Гадом буду.
– Уррра! Наконец-то! Это все щеночек! Я знаю! У Женьки тоже родители сказали, что надо успеть в последний вагон уходящего поезда…
– Красиво сказали! А ты уверена, что это о том же? – уточнил Миша.
– Уверена. Они тоже вот прям только что обещали, что теперь будут работать над созданием братика Женьке. Что таких куч он все равно валить не будет, как Мишутка.
– Хорошие кучи?
– Ага. Прям им на ковер. В гостиной.
– Вот Ирка-то вопила! – восхитился Михаил.
– Нет, не вопила. Смеялась только. Теперь, говорит, я знаю, кто в доме хозяин. Никто из нас на мой ковер не нагадит. И вот настоящий хозяин объявился. Хозяйка то есть.
Да, со щеночком в доме появилась огромная порция любви – это было несомненно.
И тут Люба вспомнила про одну странную вещь.
– Представляете, родители, я сегодня Верке несколько раз звонила, чтоб пришла на щеночка посмотреть, а у нее телефон отключен. И тогда я позвонила им на домашний. А тетя Полина сказала, что Вера здесь больше не живет. И трубку повесила. Я прям испугалась. Она таким голосом говорила… Как зомби. Или обкуренная.
– А ты откуда знаешь, как обкуренные говорят? – встревожилась мать.
– Перестань, мам. Оттуда же, откуда про зомби знаю. Как они говорят. Я же тебе сейчас о серьезном деле: что-то там у них не то. Как это можно так сказать про дочку: «Она здесь больше не живет». Ты б так смогла?
– Ну, может, поругались, я знаю? И Вера к отцу поехала, например. А Поля обиделась и вот… Она нервничает, понимаешь? Дядя Леша теперь не с ними, ей не до шуток.
– А кто виноват? – философски заметила дочь. – Мне Верка такое рассказывала! Я даже представить себе не могу, что так можно. Тетя Полина на дядю Лешу такими словами обзывалась, орала на него все время. Это она же его и гнала. Все гнала и гнала. А он терпел. Потом вот не выдержал.
– Да, бабье… Что бабье только не делает! – вздохнул Миша. – Что ни принеси, как ни уступи, им все мало.
– Это ты о ком? – через плечо спросила Аня, возившаяся у плиты.
– Ну не о тебе же. О бабье, которые рушат все, что имеют. И сами не знают зачем.
– Слушайте, родители, позвоните все-таки тете Полине. Или дяде Леше. Не нравится мне все это.
– Ты права, Люб. Сейчас наберу, – согласился Миша.
Он тут же, не откладывая, набрал номер Полины. Голос у нее был загробный. Права оказалась дочь. Совершенно неузнаваемый голос.
– Миша, – произнес голос монотонно, но вполне внятно, – Вера исчезла. Я не знаю, где она. У меня нет нового номера Алексея. Он сменил номер, а у меня его нет.
– Я позвоню ему, Поль, – пообещал Миша. – Что у вас случилось?
– Я должна молчать, – сказала почему-то Полина. – Иначе будет хуже. Еще хуже.
– Кому будет хуже? – попытался добиться хоть какого-то смысла Михаил. Дочь была трижды права, говоря про «обкуренную» тетю Полину.
– Всем, – убежденно поклялась Поля и вдруг вспомнила важное: – Да, вот еще что. Я тут записала. Катя вчера звонила и велела передать, слушай: «На киностудии был двойник. Пусть Аня с Мишей смотрят сериал».